же не виноват, Петрович, что годами не вышел.
— Вот и не болтай тут не по делу.
Поняв, что тут я ничего не напишу, пошел искать тихое место. И забрел в кабинет угро, где опер одним пальцем что-то изображал на разбитой пишущей машинке «Москва». Я взглянул ему через плечо:
«Заявление. Прошу предоставить мене отпуск за свои счет…»
— Букву «Р» пропустил.
— Где? Вот черт!
— Давай напечатаю, а потом мне надо машинку на полчасика.
— Да хоть на весь день. А ты умеешь?
А что это я так резво? Действительно, не помню. Не попробуешь — не узнаешь.
Сел, руки сами легли на клавиатуру, отпечатал большими буквами заголовок, нажав на кнопку регистра, передвинул каретку и, будто на рояле сыграл.
— О, как ловко! — Восторгнулся опер. — Теперь тебя будем звать, если что. Ну я побежал, а ты, будешь уходить, вон ключ — запри и дежурному отдай.
Полчасика я успешно работал, набросав основные тезисы докладной на бумаге, а потом начисто выдал их в пяти машинописных листах форма А-4. Тут тоже была чернильница «непроливайка» и вставка с пером уточкой. Память сигнализировала про удобные наливные авторучки с золотым пером и, даже, о каких-то «шариковых BIC Cristal» (я что — иностранный язык знаю?). Но я не дал фантазиям разгуляться, а поволок свою докладную к начальнику угро.
— Неплохо, — резюмировал Виктор Борисович, проглядев мое творчество. — И даже профилактику не забыл, надо же. «Предполагается резкое снижение уличной преступности против личности, в частности по статьям 206 УК РСФСР, при условии подвижных патрульных групп с обученными собаками в скверах, парках и в районах питьевых алкогольных заведений» — процитировал он. Откуда статьи знаешь.
— Хулиганка, каждый баклан знает.
— Вот и жаргон воровской тебе знаком. Ботаешь, что ли?
— А кто у нас в России по фене не ботает? — по-одесски ответил я.
— Нет, уверен я, что ты проводником служебных собак был. И возможно, что начальником целого питомника в МВД.
— Хорошо бы… — сказал я неуверенно.
И тут зашел дежурный…
«Группа, на выезд! — завыли в отделе репродукторы, понуждая эксперта, опера, следователя и кинолога поскорее садится в машину».
Ну да, в кино про майора Пронина. А тут зашел дежурный и сказал:
— Товарищ капитан, там сельпо обворовали, а оперов нету-ти.
— Ладно, сам съезжу. Вот с инструктором по собакам и съезжу. Позови там Горбатова, он должен во дворе с собакой возится. — И, обращаясь уже ко мне: — Как думаешь, может уже наша Джуля пользу принести на краже?
— Попробуем, — ответил я. — Рановато, конечно, четыре месяца надо, чтоб подготовить следовика. Но все равно привыкать ей пора, да и младшему полезно попробовать.
Село Андрейково недалеко. Приехали, полчаса всего протряслись. Узнали, о до революции тут было именье купца Плетникова. До сих пор живи развалина двух помещичьих дома, которые деревенские растаскивали, растаскивали, но так до конца и не растаскали. Имеются в селе село Андрейково: птицеферма, станция защиты растений, Андрейковский сельский дом культуры в аварийном состоянии, сельпо, медпункт и библиотека. Продавщица магазина болела три дня, сегодня пришла замок с засова отстегивать и обнаружила, что дужка перепилена. Заходить не стала, а сразу пошла в сельсовет и вызвала милицию, то бишь — нас.
— Ну, за это время воры уже всю водку выпили, — сказал бывший участковый.
— Посмотрим, — сказал капитан.
— Первое правило проводника, — сказал я, поглаживая Джулю за ухом, — проверить первобытность места происшествия. Если оно нарушено, то собака пойдет за тем, кто последний раз был в этом месте. Никто, даже эксперт, не имеет права первым его осматривать. Ты — первый. И собаку вперед всегда пускай.
— Ну, эксперта у нас последние полгода нету. А в уголовке кроме меня всего два опера. Я их предупрежу. Давай, Непомнящих, работай. А мы посмотрим, поучимся.
Я запустил собаку в магазинчик, дав команду: «Ищи, Нюхай», зашел сам. Прилавок, за ним полки, на полках консервы: «Морская капуста», «Завтрак туриста», «Шпроты рижские», «Тушенка говяжья», стеклянные банки с березовым, томатным и персиковым соками и пара рулонов с марлей. Еще видны закрутки для банок, но без крышек — крышки для домашнего консервирования у нас дефицит, ими цыгане торгуют из под полы. Псина обнюхала пол, не вполне понимая, что я от нее хочу, и притащила рукавицу. Брезентовая, рабочая, но внутрь вставлена шерстяная перчатка, зима все же.
Вышел с этой перчаткой, держа ее осторожно, двумя пальцами. Спросил продавщицу:
— Ваша?
— Нет, у меня на мне… — она протянула вперед руки с меховыми варежками.
— А рабочий?
— Так нет пока рабочего, запил. Одна управляюсь.
— Вот и хорошо! — протянул я Джуле перчатку, нюхай, ищи…
Собака принюхалась, покрутила головой, а потом догадалась, опустила морду к земле, принюхалась. Я не надеялся, что в снегу и хоженой мерзлой земле псина найдет нужные запахи, но она, как ни странно, взяла след, пошла по нему, обернулась — «Я правильно делаю?», «Да, хорошо — Ищи!» — поощрил я. И она пошла резво, натягивая поводок, который я совсем бросил на дорогу…
Ангелы не летают на крыльях,
Ангелы крыльев давно лишены,
Ангелы лишены даже жены,
Ангелы к серии инвалидов
Отнесены.
Ангелы ужасно страдают
каждую ночь —
Им невмочь.
Ангелы ходят на костылях,
Потому что у них слабые ножки,
Которые не могут бежать по дорожке,
Ползают по планете, как грудные дети,
Впотьмах.
И ужасно страдают
каждую ночь —
Им невмочь.
В. Круковер, «Декадентские стихи».
Привела она нас к хате на отшибе, которая на первый взгляд казалась нежилой. Не шел дым из трубы, поваленный плетень никто не восстановил, да и следов на недавней пороше не было свежих. Но Джуля, взрывая эту рыхлую порошу носом, все таки доперла нас до чахлых ступенек в избу и обернулась вопросительно. «Мол, я свое дело сделала, теперь за вами ход». Николай рванулся было войти, но капитан придержал его за плево, махнул головой на низкое окно, прикрытое ставнями. Потом ударил в дверь ногой, так что что-то хрустнуло и ворвался внутрь. Там загрохотало, вскрикнуло, затихло. Вошли мы с собакой, осторожно вошли. В полумраке, свет слабо сочился сквозь щели в ставнях, обнаружился мужичок, лежащий прямо на полу лицом вниз и капитан, одевавший на него наручники. На дощатом столе стоял ряд бутылок
