Спецбуфет открылся ровно в одиннадцать, и двое-трое чинов, особенно оголодавших, степенно выстроились к кассе. Я занял очередь.
— Спинка осетра с огурцом… Свекла с брынзой, чесноком и майонезом… Оладьи со сметаной… Два хлеба и чай.
— С вас семьдесят пять копеек, — прощебетала кассирша, выбивая чек на раритетном, лязгающем и звякающем агрегате.
Засев в засаде, я не торопясь вкусил от щедрот ЦК, безразлично поглядывая на входивших. Уработались, бедолаги. У них обед в час, решили потренироваться…
Да… Здесь не бывает просроченной рыбки, черствого хлеба или заветревшейся колбаски — всё наисвежайшее и только высшего сорта. Может, потому и не выводятся подпольщики? Одним мучительно больно расставаться с номенклатурными бонусами, вроде спецмагазинов или спецсанаториев, а другие и вовсе жаждут монетизировать блага…
Я вдумчиво жевал отменную осетрину, когда в буфет заглянул Дайнеко. Будто копируя меня, он обшарил столики настороженным взглядом, и заворковал с хихикающей девицей за прилавком.
Я опустил глаза, разделывая вилкой горячую еще оладью. Что-то уже и есть расхотелось…
«Надо, Миша, надо!»
Без охоты дожевав, выхлебал чай. М-да…
Мне не потребовалось даже заглядывать в глаза Виктору-Чеславу. Дернув уголком рта, мыслью погрузился в его «комплекс нейронных состояний» — как в смердящую клоаку. Хотелось плеваться и поскорей очистить память от налипшей мерзкой слизи.
«Успеешь!» — осадил я себя.
Неторопливо натянув куртку, я вышел, не глядя на Дайнеко, и поднялся к кабинету Пельше. Арвида Яновича я видел лишь однажды, в тот самый день, когда договаривался с Политбюро о правилах игры, и не сразу узнал в пожилом мужичке с зачесанными редкими волосами могущественного председателя Комитета партийного контроля. Переболев, Пельше еще больше усох, телесно приближаясь к состоянию мумии, но в зорких глазах по-прежнему горел зловещий огонь. Такой человек не предаст. Но и не пожалует.
— Михаил? — скрипуче спросил председатель КПК вместо приветствия. — Входите!
Кабинет Пельше мерял шагами Андропов.
— Ну? — выдохнул он, скрипя подошвами на развороте.
— Настоящее имя Виктора-Чеслава — Шон, — сдержанно доложил я. — Он ирландец, живет в США. Позывной — «Сегундо». На его счету десятки убийств. Сколько он наших прикончил, точно не скажу, но первым стал реальный Дайнеко. «Сегундо» закопал его в какой-то пуще… то ли Беловежской, то ли Налибокской. А вот на кого Шон работает, я так и не понял. Не на разведку, точно. Это наемный агент экстра-класса, ему платят — он выполняет задание.
Пельше яростно выругался по-латышски, стискивая кулачки, а Ю Вэ шагнул к телефону, быстро набрал номер.
— Готовы? — отрывисто сказал он в трубку. — Берите его!
Андропов снова пошел круги описывать, а Пельше сердито насупился, горбясь и глядя в столешницу. Истекла минута… Пошел обратный отсчет второй… Третьей…
Негромкая телефонная трель прозвучала, как сигнал тревоги. Юрий Владимирович рванулся к аппарату.
— Да! Что?.. — он обмяк. — Понятно… Да, конечно.
Замахнувшись трубкой так, словно хотел расколотить телефон, Андропов сдержался, и медленно, бесшумно вернул ее на рычажки. Усталое лицо перекосила судорога.
— «Сегундо» успел куснуть ампулу с ядом, — глухим, дребезжащим голосом доложил он.
— Уш-шел, пёс! — прошипел председатель КПК, бессильно шлепая ладонью по столешнице.
— Собаке — собачья смерть, — тяжко упали слова.
Четверг, 8 декабря. Ночь
Северный Йемен, Хамис-Мушайт
Зима, называется… Днем под двадцать пять тепла! Правда, ночью холодает — аж до плюс тринадцати. Пустыня…
Зенков оглядел отбитый у саудовцев аэродром. Ну, это только так говорится — «оглядел». В режиме светомаскировки не много высмотришь. Мелькали, правда, кое-где тусклые огоньки. Иногда даже дверь распахивалась, выпуская желтый накал лампочек.
В темноте особенно четко разносился гортанный арабский говор, в него вплетался звонкий испанский, прикладывался ёмкий русский. Профырчал «УАЗик», окатывая фарами белый фюзеляж «Ил-76». Но не советских, а иракских ВВС — вместо красных звезд на крыльях зеленели треугольники с арабской загогулиной. И тишина…
Лишь однажды ее смял взлетающий «мигарь» — двигун загрохотал на форсаже, заревел, выпуская дрожащий голубой пламень, «гофрированный» фазовыми пережатиями. Истребитель прокатился по ВПП, легко отрываясь от земли, поджимая лапы-шасси, да и канул в ночь.
Женька подумал, и залез на теплую броню БМД. Едва он притулился к башне, как зашуршал песок под энергичными шагами, и полоснул луч фонарика.
— Дай руку, сержант, — прокряхтел Марьин. Уцепившись, капитан запрыгнул, и устроился рядом. — Ух! Ну, как тебе тутошние пески?
— Да такие же! — фыркнул Зенков. — Только желтые. Товарищ капитан… А скоро нам… туда?
— Скоро, — в офицерском тоне зазвучала серьезность. — Хм… Ты, говорят, после дембеля в училище намылился?
— Намылился, — утвердительно кивнул Женька.
— Ну, и правильно. Одобряю! Не сопляком поступишь, а «дедом»… Смотри, сержант, вся операция, конечно, секретная, но мы же десант! Должны знать свой маневр. Аль-Хамди — наш человек, русских он уважает. А что йеменцы встали на тропу войны… Так, правильно! Саудиты первыми начали. Ничего себе, заявочки — президента грохнуть! Ну, вот и ответка прилетела… Я, правда, думал, что всё Хиджазом и закончится, ан нет… Иракцы, похоже, «второй фронт» открывают. Могу спорить на что угодно — хотят оттяпать у саудовцев нефтеносные районы в Эль-Хасе! Это там, на востоке, у Персидского залива…
— Ух, ты… Ничего себе… — растерялся Жека. — Так это ж они… Они так всю карту перекроют, что… Ну, молодцы! Это ж сколько нефти загребут!
— Вот-вот… А ты заметил, сержант, как местные реагируют на «захватчиков и оккупантов»?
— Да радуются!
— Во! И так везде — саудиты местных за людей не считают. И на восточном побережье та же картина. Там, на границе с Ираком, шииты живут, так их в Эр-Рияде даже за мусульман не держат! Гнобят по-страшному, вплоть до резни. Вот туда нам и дорога… В тех местах один шиитский шейх проживает, зовут его Хасан аль-Саффар. Он второй год партизанит, гоняет саудовцев, дает жизни ихним карателям! Вот мы ему и поможем… А на границе кучкуются иракцы… Три танковые дивизии — «Навуходоносор», «Медина» и «Хаммурапи»!
— А мы все равно будем первыми! — воскликнул Зенков.
— На то и десант! — ухмыльнулся Марьин. — «Никто, кроме нас!»
[1] ФЗПС — фоточувствительный прибор с зарядовой связью. В СССР первый лабораторный образец матричной видеокамеры появился в 1977 году, а промышленные образцы — в 1980-м.
Глава 10
Глава 10.
Пятница, 9 декабря. Вечер
Москва, улица Малая Бронная
— Во всех энциклопедиях вы прочтете, что индуктор, то есть гипнотизер, якобы внушает что-то реципиенту. Но, согласитесь, это отдает средневековьем, наивной верой в заклинания! — журчал Игорь Максимович. — Нет, у гипноза своя биофизика — психодинамическое поле индуктора как бы модулирует сознание внушаемого, подчиняя гипнотизеру. А монотонная речь, пассы, сверкающие бронзулетки на цепочках — это так, отвлекающий маневр… Но вернемся к теме урока. Для начала, расскажу историю одного человека с сильной, тренированной волей. Он был красноармейцем, и в сорок втором попал в плен. Бежал из концлагеря, собрал отряд Сопротивления во Франции, но удача — известная ветреница. Наш герой угодил в застенки гестапо и, чтобы не выдать под пытками товарищей, ушел из жизни — остановил свое сердце. Самовнушение, хоть и с натяжкой. Другой пример — первобытное, затерянное в джунглях племя. Если тамошний колдун объявит дикарю, что того завтра настигнет смерть, человек и вправду умрет. И это тоже самовнушение, хотя и иного рода. А теперь вопрос: можно ли смерть внушить?
— Реципиенту? — уточнил я. — Да, наверное…
— Не наверное, а точно, — усмехнулся Котов. — Остановить сердце или дыхательные мышцы… Резко повысить давление, вплоть до обширного кровоизлияния в мозг… Мы разберем все способы, Миша — и нападение, и защиту. И эти уроки едва ли не самые важные, ибо дуэль двух сильных индукторов, двух психократов, всегда кончается летальным исходом одного из них — более слабого и менее умелого.
