после кружки такого «напитка» перед глазами все плыло и перекашивалось, в голове что-то весело шумело, и жизнь не казалась убийственно тяжкой и унылой. От чая, предложенного правителем, веяло летней деревней, любимым временем сенокоса, когда луговые травы, улегшиеся в ровные валки, чуть-чуть подвялены жарким солнцем и источают еще не загустевшую духмянь…
– Понимаешь, Антон Захарович, — говорил между тем главный правитель, — очень нам здесь нужны рудознатцы. Я уверен, что земли тут богаты разными рудами и минералами, золото уж точно имеется, я сам его видел в украшениях индейских женщин, потому надо искать и искать. Однако, паче того, требуются угли хорошие, руды железные, медные, оловянные и свинцовые. Не гоже нам все через моря-океаны везти, когда можем сами добыть… Найдем руды, заводы поставим… Кстати, глины для кирпича и для посуды нужны, пески для стекла… Не зверя же бить без конца и краю — перебьем, а дальше что? Не-ет, надо все самим изготавливать, что человеку для жизни потребно, — и дома ставить, и корабли строить, и пушки отливать… — Он замолчал, всматриваясь во что-то поверх головы Антохи, — тот даже оглянулся с интересом, правда, ничего не углядел, кроме бревенчатой стены с торчащим из пазов сухим мхом, но по какому-то наитию догадался, что правитель словно видит наяву все то, о чем сейчас говорит.
А еще дошло до Антохи, какой воз хочет на него взвалить правитель, дошло и не на шутку испугало — а ну как не потянет? Да уж точно — не потянет: на все про все никаких знаний не хватит. Уж по крайней мере его, Антохиных, знаний.
Антоха решительно отставил чашку:
– Благодарствуем, барин, однако ж тебе нужóн не я, а ктой-то поширше умом-разумом…
– Не торопись, Антон Захарович, — остановил его правитель. — Я же не говорю, что все враз вынь да положь. Поначалу людей подберем, экспедицию составим… не под твоим началом, конечно, ты в ней рудознатцем-обследователем будешь, а начальствовать я поставлю человека, коему земли наши знаемы, в географии сведущего. И обследовать надобно не токмо полезные ископаемые, но и флору нашу, травы, цветы, для лекарского дела пригодные…
– Я такого и вовсе не знаю, — испугался Антоха. — Мне б с минералами разобраться…
– Не бойся, — засмеялся правитель. — Есть у меня для флоры лекарь-аптекарь. Немец, Георг Шеффер. У нас его Егором Николаичем кличут. Плавал на корабле, да был списан на берег из-за нрава своего буйного. Чем тут без дела болтаться, пусть в экспедиции послужит. Нрав свой поумерит, да и пользу какую-то принесет. Ты грамоту знаешь?
– На каторге обучился — и чтению, и письму. Были тамока грамотеи.
– Ишь, чем каторга-то для тебя обернулась, — усмехнулся правитель.
– Чем?
– Светом знаний, вот чем. Ну так как, принимаешь мое предложение?
– А мне передвигаться-то можно? Я ж на поселении, под полицейским надзором должо́н быть…
– Да какой, к дьяволу, полицейский надзор! — не сдержался правитель. — У меня и полиции нет, и нужды в ней нет! Пока нет, — поправился он. — Народ прибывает, а известно: народу больше — порядка меньше. Со временем и полицейское управление появится, но до этого пока далеко. Так что передвигайся на здоровье. У нас тут в один конец — тыща верст, в другой — почти две тыщи, есть где разгуляться. И работы для вашей экспедиции — невпроворот! Пока закончите — ученым-геологом станешь. Глядишь, и Америку нашу Русскую и себя, имя свое, на весь мир прославишь. Но главное, Антоша, — об Отечестве надобно печься. Мы — об нем, оно — об нас, заедино мы любые горы своротим! Так-то, сынок!
Осень 1812 года
Вигвамы горели ярко и малодымно. Как хорошо сложенные из сушняка костры. Запах обугленных шкур бизонов, служивших им покрытием, доносился ветром до форта Александровского, принявшего в свои стены жителей деревни. Индейцы — в основном мака — были захвачены врасплох и бежали в русскую крепость-факторию, не сумев прихватить даже одеял. Только воины, во главе с Маковаяном, отступили без паники, стараясь прикрыть стариков, женщин и детей. Теперь все они теснились под бревенчатой стеной казармы, которая служила неплохой защитой от пуль, прилетавших с вершины холма, — там окопался большой отряд американских рейнджеров. Они свалились на голову, как снег в июле: до ближайшей территории США было несколько сот верст, и вообще, никто не ожидал появления тут, на побережье, хорошо вооруженного противника.
Комендант форта Булыгин, пригласив на военный совет в свой дом вождей индейцев и помощников, Прохора Жилякова и Филиппа Котельникова, первым делом повинился: не предусмотрел, мол, при закладке крепости, что холм, с вершины которого хорошо просматривалась внутренность форта, может когда-нибудь оказаться в руках врага. А теперь рейнджеры посадили там стрелков, которые легко выцеливают неосторожных, особенно индейских ребятишек — двоих, вон, уже подстрелили. Правда, атаковать форт, по всему видать, не собираются: все запасы индейцев достались им, можно долго жировать, а русским и аборигенам податься некуда.
Так он решил после осмотра позиций.
– Что будем делать, уважаемые? — обратился Николай Исакович к Ютрамаки и Маковаяну. Первый стал верховным вождем союза племен, а его сын возглавил родное племя. Булыгин уже довольно свободно изъяснялся на языке мака, поэтому обходился без помощи жены. Вожди, кстати, тоже научились понимать русский язык. — И вы пораскиньте мозгами, — добавил он по-русски Жилякову и Котельникову. — Вопрос жизни и смерти. Всем надо крепко подумать.
– Хорошо бы узнать, откуда и зачем они тут появились, — как бы размышляя вслух, протянул Филипп Котельников. Бывшему юнге уже исполнилось двадцать два, он подрос, раздался в плечах, женился на индеанке и успел родить мальчонку; наверное, поэтому стал рассудительным и обстоятельным, так что комендант с легким сердцем приблизил его к себе. Вот и сейчас Котельников явно собрался под обсуждение подвести прочную основу. — Ведь мы знаем, по индейским сведениям, что Штаты начали войну с британцами, у них каждый солдат на счету. А тут их не меньше сотни.
– Ну и что? — скептически отозвался Жиляков. — Это, можа, артель трапперов.
– Ага, артель! Артелью, Прохор, лучше баржу тянуть, а не белку али куницу бить, — съязвил Филипп. — И штуцера у них не на пушного зверя — ишь как пуляют!
Как раз в этот момент в раскрытое по случаю жары окно влетела очередная пуля, хлестко щелкнув в лиственничное бревно стены. Видимо, рейнджеру-стрелку на холме показалось, что кто-то промелькнул внутри комнаты. А может, просто напомнил русским: мол, не больно-то разгуливайте; конечно, все под Богом ходят, а вы еще и под прицелом.
– Ну а ежели узнаем, что им
