информацию от 2000 до 2020 года и боялся, что у него будет несварение в голове…
Черников не поленился и прошерстил в офлайне все соцсети (не нашел, что не удивительно — ничего о Вайц), и, наконец, нашел упоминание о Лене Ведерниковой в "Контакте".
Ее сокурсница на фоне старенькой фотки вспоминала в 2015 свою подругу — «Второй ряд, слева пятая. Наша красавица Ленка Ведерникова по кличке «Ведерко», умерла от белокровия в 85. Совсем молодая. Дочка в Ганновере, муж, кажется, переехал в Москву».
Черников полагал, что, увидев фото старушки, он забудет, зачем ему эта женщина. Но в том то и дело — не состоялось никакой бабки-старушки. И сейчас он смотрел и смотрел на это не важного качества фото и вспоминал, как они ехали в поезде…
Он захотел увидеть ее. Он только что распрощался с Вайц, и кажется, страдал от этого расставания, и чем больше страдал, тем сильнее хотел увидеть Ведерникову.
Он предполагал с ней случайно встретиться, когда она, например, после работы будет выходить из проектного института. Он был уверен, что она его не узнает. Ведь сколько уже было сменено, перемешено телевизоров и это, конечно, другой вариант истории и в этой реальности не было встречи в поезде?
Он прилетел в Ленинград поздно вечером в конце августа 1976 (телевизор за 23 августа 1976). Ночь провел на Московском вокзале (не хотел торчать в Пулково до утра — лучше погулять по городу). Искать номер в гостинице было хлопотно. Он снова сидел в зале ожидании, и убеждал себя, что наблюдает народ, а не заурядный советский «пипл» второй половины семидесятых. Под утро он вышел во внутренний дворик вокзала. Скамейки там были пусты и чуть ли не в изморози. Он присел на одну из них, поднял воротник пиджака. Он попытался расслабиться на сквозняке. Он, можно сказать, наслаждался тоской и отчаянием подступающей осени, зная, что никогда не простудится.
Уже утром он прогулялся по Невскому до Дворцовой площади. Перекусил где-то в пельменной и весь день провел в Эрмитаже, проверяя свою новую память. Он шел быстрым шагом по залам (то медленно, то быстрее, а потом исключительно только быстро) и оказывается, все замечал. Голова не утомлялась, оставалась прозрачной, и, закрыв глаза, он мог по памяти медленно, медленно бродить взглядом по любому виденному вскользь полотну.
Он ждал ее, находясь по другую сторону улицы. Он как будто сменил в глазах объектив, подключив «длиннофокусник», а еще голова и шея, своими микродвижениями, рассчитанными компьютером, обеспечили стабилизацию. Он наблюдал крупноформатно лица сотрудников института, выходящих из здания. Он не включил программу распознавания, предпочитая случайно увидеть ее самому.
Он увидел ее и пошел навстречу. Она его не узнала. Ее взгляд скользнул по нему, не за что не цепляясь. Она уклонилось, чтоб не задеть его встречно, каким-то изящным маневром, прошла в полуметре, шагнув широко с перекрестка с распахнутой полой плаща. Черников повернул за ней, провел до остановки и снова приблизился, уже абсолютно уверенный в своем инкогнито. На ней был бежевый плащ, в руке сумочка, зонтик, высокие каблуки
— Простите. Мы не знакомы. — Она покраснела от собственной инициативы. — Вы так чем-то похожи… Мы ехали вместе в поезде под Новый год.
— Конечно, помню Елена и вашу подругу тоже.
— Николай Петрович! Но вы тогда были дедушкой!
— Спасибо не бабушкой. На мне был парик и грим. Была ситуация.
— Мне даже неудобно спрашивать, где вы работаете или служите? Или тогда не сняли грим после представления деда мороза? Помолодели лет так на тридцать, нет, действительно помолодели…
— Я специально приехал к вашему институту, ждал, когда вы выйдите после работы. Шел за вами и думал, что вы меня не узнаете.
— Как вы меня нашли? Понятно. Тогда точно не работаете, а служите…
— А как ваша подруга?
— С ней все хорошо. Или вы ждали ее, а не меня? Вот собираемся в Крым на несколько дней, чтоб здесь было холодно, слякотно, а там искупаться в море. Я в растерянности. Вас, точно звать Николай или это тоже грим?
— Черников Николай, без парика.
— Николай, скажите правду. Зачем вы здесь?
Она жила где-то в Купчино. Он проводил ее на такси.
Невский проспект — Лиговский проспект — Расстанная улица — Камчатская улица — Касимовская улица — Бухарестская улица.
Он не смотрел на нее, потому что знал, что все равно уже запомнил ее навсегда. Она же напротив, не могла перебороть любопытство — всматривалась в попутчика теперь уже по салону такси. "А он действительно помолодел!".
Глава 23
Черников прилетел в Кишинев в сентябре 76 года. Еще предварительно, оказывается, подготавливаясь к этой поездки, он подобрал несколько снимков той поры и сравнивал их со своим отражением в зеркале.
В 1976 году ему еще не подопытному, наивному было тридцать семь (вполне соответствовал внешности обновленного «межгалактического» Черникова).
Он действительно как будто планировал долгожданный отпуск, купил билеты, приготовил рубли, одежду (искал в кишиневе-2000 футболки без надписей, легкие брюки и босоножки). Он даже купил две дорожные сумки, но оставил выбор на маленькой старенькой сумки по образу портупеи (туда помещались плавки, футболка, пакетик с документами и деньгами, дежурная пачка «Мальборо»).
Он даже не то, что обдумывал, а вспоминал все расклады тогдашнего Черникова. Что он делал в сентябре 76? С кем общался. Какие проблемы. Тот Черников, кажется, взял с первого сентября отпуск и отбыл в санаторий в Яремчу (и это еще было поводом смотаться в Кишинев именно в эти дни). Он пытался вспомнить осень 76, и не мог толком точно ничего воскресить.
Восьмичасовой перелет Черников провел в дреме. Он как будто уже по чьей-то подсказки расслаблено экономил силы по любому поводу. Он перестал беспокоиться, суетиться. Он наслаждался этой выпавшей дремой, этим состоянием полу сознания, этим мирным пассивным существованием, хотя еще глубже на другом уровне все было в готовности для прыжка, отслеживало обстановку, звуки, перемещения, даже переменчивую маску на лице стюардессы, улыбавшейся всем дежурно и ровно до того момента, когда отворачивалась от них. Он ощущал солнце на лице при сомкнутых веках и медлил припустить заслонку, он терпеливо сносил несвежий выдох соседа и его грузное поскрипывание на их сочлененном кресле. Он слышал и не слышал мерное гудение самолетных движков. Он точно представлял толщину напряженного дюралюминия и сумму его нагрузок и перегрузок в моменте, и градус забортной температуры, скорость встречного ветра, и время свободного падения тела на «море тайги», и это все равно было сейчас подспудно и не в сознании.
