В общем, после всех прикидываний известно чего к носу, Сашка поехал, не оформив имения на Ксению, назад. Под всё той же личиной калмыцкого героя — дархана они с Аюком, Уланом и Анькой посетили рынок, прикупили, как Сашка и хотел, немного зерновых, картошки и яблок с грушами, да и вернулись в Басково.
И там под ручку с паранойей Кох развернулся. Доверять особо некому, кто-то же сдал его полицейским. Интересно ещё бы узнать как? Ведь даже от Басково до Тулы семьдесят вёрст. За день туда — сюда не скатаешься, нужно четыре дня, ну если по дороге туда коня загнать, то, наверное, можно и за день, но это кавалерийского коня или вот выносливого калмыцкого, а так на обычной крестьянской лошадке точно четыре дня.
Так что остаются в остатке сухом у Сашки четверо ветеранов и пять подросших пацанов сирот, пригретых инвалидами. Из них он и организовал дозоры. В версте примерно от Басково в сторону Тулы срочно собрали небольшой сруб, накрыли крышей, собрали из купленных кирпичей печь и даже окна застеклили настоящими стёклами. Получилась непонятная избушка посреди поля. Ну, это для крестьян непонятная, да для проезжающих мимо купцов всяких, а так вполне себя понятная — это наблюдательный пункт. Дежурили в нём ветераны и пацаны посменно, сутки дежуришь и восемь потом отдыхаешь, ежели нечем больше заняться. При домике есть пристройка небольшая, куда даже часть трубы печной выведена. Так что там вполне нормальная температура. И это — конюшня для одного всегда осёдланного резвого жеребца или кобылки. В основном фризы там ожидают. Его точно в этих местах никто не обгонит.
Других дорог в Басково, а потом в Болоховское нет. С востока лес, который объезжать целый день, а с запада река с болотистыми берегами, заросшими кустарником, ракитой в основном. Цель у дозорных простая — углядеть издали полицейских в их привлекающих внимание зелёно-красных мундирах, вскочить на резвого коня и мчать версту до Басково. Если Сашка там, то предупредить его, если нет, то предупредить ветеранов, чтобы по возможности хлебом — солью те задержали полицейских. Кроме хлеба всегда была тройка — другая бутылок с кальвадосом и копчёная свининка. Мало кто мимо такого угощения проедет. А гонец в это время мчит дальше в Болоховское и предупреждает Александра Сергеевича, что пора перебираться в землянку.
После оборудования Наблюдательного поста следующим делом и стало благоустройство лесного домика. Дорогу к нему протаптывать и всех оповещать об этом убежище Сашка не стал. Сделали всё, как и в прошлый раз. Ветераны в сумерках подвозили к опушке и прятали в кустах стройматериалы, а Сашка переносил всё к землянке и сам, как уж получалось, обустраивал. Даже печку неказистую сам собрал. Сначала посмотрел, как печник это на наблюдательном пункте делал, а после повторил. Странно, но получилось хуже. Как-то всё кривобоко и косоруко. Не это не мастер такой, это сквозняки по дому гуляли. Тогда ещё окна не вставили. Хотя… понятно — дурень же делал. Какой с него спрос.
Стены Сашка обшил доской и между подгнившими местами брёвнами и новыми досками набил высушенный мох. Крышу тоже оббил новой доской, получилось ярко и заметно, тогда они вдвоём с Анькой зачерпывали из озера ил и им красили свежие жёлтенькие досочки. Пикассо с Малевичем плакали, стоя за спинами и просили и им дать повторить — потворить. В результате всё стало коричнево-буро-зелёным. Юдашкин потом эту расцветку украдёт и форму российской армии будут из ткани такого цвета шить.
Только закончили они с Анькой землянку, как долгожданные гости пожаловали.
Событие тридцать третье
— Чего тебе, девочка?
— Мести!
— Месть закончилась, что-нибудь еще?
— Овсянки с изюмом.
Дубровского ведь Пушкин уже написал? Да, должен написать, ему жить чуть больше года осталось. Жаль Кох не помнил эту книгу. Не так, чтобы совсем не помнил, канва в голове осталась, имена, и то, что опоздал корнет в церковь, а вот чего он там безобразничал никак не вспоминалось.
К чему это. А лежал Сашка себе на топчане в земляке благоустроенной, даже самовар имеется, и думал, что он, конечно, добряк в душе, да ещё даун со справкой, а они все безобидные, но ведь должен быть предел терпению. Всё началось с того, что пообещавший молчать боров Селиванович вместо того, чтобы и правду молчать, взял и отправил сыновьям Шахматова письма с ложью, что Сашка стрелять начал до подачи сигнала. Кстати, дуэль Пушкина вспомнилась, там Дантес тоже выстрелил, не дойдя до брошенных шинелей, до метки в двадцать шагов. То есть, именно раньше времени пальнул по нашему всему, нарушив чего-то там. Правила, наверное? Кодекс?
Ну, Дантес пусть пока резвится. А вот Селиванович? Что он сделал соседу? Зачем тому лгать? Не наведаться ли, как корнет Дубровский, в гости к толстопузу и не поинтересоваться, пришпилив коки к лавке, ты пошто боярыню… тьфу, пошто дурня обидел и оболгал. В чем твой цимес?
Правда, там большая семья. Девок полно… Их за какое место к лавкам пришпиливать? Разве где в лесу прищучить? Что-то про охоту соседушка говорил.
Нет. Это время терять, опять же там такая гора мясца, как с ней справиться? Это надо помощников брать и потом убивать подвергшуюся пыткам тушку. Так и хотелось Виктору Германовичу сказать, что мы, мол, пойдём другим путём? И чего за путь? Вот. Засада. Как выпутаться из этих силков Сашка себе не представлял. Ладно, он переписал на Аньку лавку и ресторан. Ладно, он перепишет после Нового года на Ксению оба села и деревню Заводи. И чего⁈ Сам до смерти от старости будет по землянкам прятаться? Так себе планы на жизнь.
Был запасной план. Но он Коху не нравился. Можно было уехать в Москву, там добыть себе документ какого-нибудь мещанина Пупкина и жить с Анькой добра наживать. Да ту же аптеку открыть. Или для бар питомник диковинных растений. Название красивое придумать — «Барский питомник».
Нет, не лежала душа. И опять же, вдруг тот же сын Шахматова зайдёт в аптеку и дурня узнает. Так он аспид, вида не подаст и сразу к ментам. А, тьфу, к понтам… м… к серым… м… к зелёно-красным мусорам, и те набегут и скрутят расслабившегося дурня.
А открывать питомник в Тамбове? Так там вряд ли озолотишься.
— Сашка, ты чего лыбишься? — кочегарящая чего-то у печки кикимора встала, уперев руки в боки перед топчаном, на котором Кох пережидал облаву очередную. Всё сработало на пятёрку. Полицейских Ероха — один из пацанчиков, заметил, вскочил на «Чертушку» — это последний из купленных фризов, и галопом помчал в Басково. Там, не слезая с пышущего паром коня, сообщил ветеранам о мусорах и опять галопом в Болоховское.
Санька гнал яблочный самогон. Урожай опять был отменный. Старые яблони почувствовали заботу и умелую руку и четвёртый год подряд плодоносили без отдыха. Кох их подрезал, выпилил волчковые ветки, заделал в трёх деревьях дупла, срастил морозобойные трещины, назабивал вокруг в землю гвоздей и прочих сломанных подков и проводил в нужное время нужные подкормки. Теперь от яблок и груш не отбиться. И в Басково три яблони ранетки из полудикого состояния в нормальное привёл, тоже по десятку ведер теперь давали.
Так что сырья для кальвадоса хватает, опять же крестьянам во всех трёх м… сёло-деревнях сказал, что купит яблоки или в счёт оброка примет. Несите. Немного, но принесли.
Поставили брагу, и только она подошла, и решили начать раскочегаривать аппарат, даже дровишки уже подпалили под чаном, как тут Ероха, нарисовался. Пришлось, не переодеваясь, в пропахшей брагой рабочей одежде, тикать.
— Мстю рожаю.
Глава 14
Событие тридцать четвертое
Мир держится на уловках. Играют все. И тут важен живой талант. Дар от рождения, то, чего не даст никакой диплом.
Воды слонам ! (Water for Elephants)
