Берлин, улица Тирпиц-Уфер, 72–76
08 ноября 1938 г., около шести вечера
— Значит, решил что шествие факельщиков, это парад педерастов? — Франц Вильгельм Канарис хохотнул. — Непременно надо сообщить Гиммлеру, за кого в будущем приняли бы бравых эсэсовцев, хотя рейхсфюрер, боюсь, не оценит.
Ансельм Борг ухмыльнулся, представив лицо руководителя СС после получения такой новости.
— Ну-с, что еще удалось выяснить? — шеф Абвера продолжил быстро просматривать протокол допроса Карла Геббельса. — Прямо какой-то набор из незнания и склероза, честное слово. Так, в следующем году мы разделим Польшу с Советами, а перед этим окончательно оккупируем Чехословакию? Ну, для меня это не новость… Хм, ну страны Бенилюкса это понятно, не пробивать же линию Мажино лбом, а в Норвегии и Дании мы что забыли? Франция… За месяц или чуть больше? Резво, резво… О! «С англичанами мы воевали на море и в воздухе, и еще — в северной Африке, но победить не смогли. А 22 июня 1941-го года, рано утром, Германия напала на Советский Союз. Зимой этого же года наши войска вышли к Москве, но взять ее не смогли. Потом, кажется в 1942-м, была катастрофа под Сталинградом, и 8 мая 1945-го Берлин был взят, а Германия капитулировала. Англичане и американцы, высадившиеся в Нормандии в 1944-м, кажется, месяц не помню, оккупировали западную, а русские — восточную Германию». Охренеть как подробно!
— Ну, господин адмирал, мальчик ведь и не планировал стать историком. — пожал плечами фрегатенкапитан Борг.
— Да, я видел. — Канарис невесело усмехнулся. — Единственное что радует, что и в той Германии молодежь совсем не прочь связать свою судьбу с флотом. Пускай и торговым.
Берлин, Унтер ден Линден, 6
08 ноября 1938 г., около семи вечера
На филологическом факультете Университета Фридриха Вильгельма III — одного из старейших университетов Германии — было тихо. Разбежались уже по домам неугомонные студенты, разошлись закончившие рабочий день аспиранты и преподаватели. Погас свет в аудиториях и кабинетах, коридорах и хранилищах, и лишь в одной из лабораторий, где преподаватели от Аненербе работали со старинными текстами, сейчас находился пожилой мужчина, напряженно вглядывающийся в лежащий перед ним черный продолговатый брусок, размером меньше ладони.
«И почему во времена моей юности не было синематографа? Особенно такого?» — Вилигут задумчиво наблюдал за тем, что происходило на маленьком экране «рации». Из динамиков прибора раздавались страстные стоны и вскрики: «Да! Ахххх… Это фантастика!»
«Действительно ведь, фантастика. — невесело усмехнулся про себя человек, носящий прозвище «Распутин Гитлера». — Тут ночей не спишь, изучаешь старинные манускрипты, рунические тексты расшифровываешь, экспедиции во все концы света посылаешь — только бы в тайны грядущего проникнуть. А оно, грядущее это, берет, и сваливается тебе прямо на голову, в образе молодого и симпатичного парня, эталона нордической расы просто. Немецкий его, правда, довольно своеобразен: поди пойми, что плеер, это патефон, а байкер — банальный велосипед. Однако, ничто не стоит на месте, любой язык меняется. А то, что в сторону английского меняется, так в наших руках теперь все это исправить».
Утешив себя подобным образом, Вилигут вновь поглядел на изображение.
«Довели Рейх до непотребства. Вместо солдат парады устраивают гомосексуалисты, молодежь, вместо учебы смотрит такие вот, с позволения, фильмы. Нет, я не ханжа, все это естественно и в человеческой природе, но где тут сюжет? Принято в будущем откровенные сцены так показывать — сколько угодно. Даже полезно где-то. Но ведь составлять из одних только таких сцен целый фильм, это значит его полностью обесценить. Синематограф, это искусство, все же».
Старый эзотерик еще не знал, что благодаря Голливуду, кино уже давно перешло из разряда предметов духовного плана, в разряд товаров потребления быдлом.
«Какое бесстыдство, какой порок. — подумал Вилигут, глядя как муж с сантехником одновременно пользуют жену первого. — Непременно надобно будет сегодня заглянуть в бордель».
Берлин, тюрьма Шпандау
09 ноября 1938 г., четверть одиннадцатого утра
Сегодня Карла приковывать не стали, хотя допросная была все та же. Впрочем, и народу среди допрашивающих, прибавилось — кроме знакомых уже ему фон Рока, Борга и Виллигута появились еще двое. Один, в форме оберштурмфюрера СС, скучал в углу, казалось бы даже не замечая происходящего, второй, довольно молодой мужчина в гражданском костюме, представился как Конрад Цузе[5] и, даже, энергично пожал Карлу руку.
— Вы готовы продолжить, герр Геббельс? — спросил фон Рок, просматривая свои пометки.
— А у меня есть варианты ответа? — хмыкнул Карл.
— Думаю, что нет. — сухо ответил штурмгауптфюрер. — Приступим, пожалуй. Бригаденфюрер, вы, кажется, хотели быть первым? Прошу.
— Благодарю. — Вилигут взглянул на листок с перечнем вопросов, которые намеревался задать. Нет, он и так помнил их все наизусть, склероз еще не вцепился костлявыми пальцами в его мозг, но перестраховаться он считал не лишним. — Расскажите нам еще раз, юноша, только на этот раз подробно, как и при каких обстоятельствах вы перенеслись к нам из ноября 2006-го года.
— Да не изобретал я машину времени, не ищите. — страдальчески закатил глаза Карл.
— Мы и не сомневаемся, собственно, что имело место перемещение в силу неких природных сил. Теперь наша задача выяснить, каким именно стечением обстоятельств и природных законов активируется открытие межвременного портала.
Геббельс уставился на Вилигута совершенно ошалелым взглядом.
— Чего? — он помотал головой. — Можно теперь то же самое, только по-немецки?
Борг и фон Рок с трудом сдержали усмешки.
— Я говорю, — поморщился бригаденфюрер, — что если мы узнаем, почему вы попали к нам, то сможем отправить вас обратно.
— Класс! — парень аж подпрыгнул на стуле. — А когда? Не, у вас тут прикольно, но скучно — ни инета, ни телека, ни музыки нормальной — одно радио где гоняют всякое старье. Прошлым вечером я вам сочинение про историю писал, а сегодня-то чем заняться?
— Найдем. — буркнул себе под нос Борг. Музыка будущего ему не понравилась, а когда он узнал, что половина из композиторов — евреи, мысли Гиммлера стали ему как никогда близки. Исполнители, в большинстве своем, тоже не выдерживали никакой критики. Чтобы будущие германские дети пели песни (если это можно так назвать) негров — да никогда в жизни!
— Не отвлекайтесь, молодой человек. — попросил Вилигут Карла. — Как сможем, так и отправим. Рассказывайте.
