— Выкладывай, что тебе известно по событиям на озере Хасан… — Останавливаемся у старой скамейки, в самой гуще парка, но сесть на неё не решаемся.
Через пятнадцать минут замечаем сквозь деревья замечаем худую фигуру Кима, он, как Дерсу Узала идёт по нашему следу низко склонив голову к земле.
— Товарищ Чаганов, вас срочно вызывают в штаб фронта! — Кричит он издалека, почуяв наши с Олей взгляды.
* * *
— Разрешите, товарищ маршал? — В глаза бросается обилие антикварной мебели изящной отделки: инкрустации, бронза, хрусталь светильников.
«Откуда у бывшего деревенского паренька такая тяга к роскошной жизни? Во истину — покажи свой кабинет — скажу кто ты».
— Заходите, — грубый голос, одутловатое лицо и мутные глаза Блюхера ничего не выражают. — я тут сейчас вместе с Военным Советом и товарищами из Москвы имел разговор по Бодо с маршалом Будённым… так что там у вас за новые данные за такие появились?
Уже под утро, перебробовав с десяток вариантов ключей из шифровального блокнота Идзуми удалось подобрать нужные установки «Фиолетовой». Сведения, содержащиеся в трёх последних по времени радиограммах, перехваченных радиоразведкой Разведупра, дислоцированной во Владивостоке, были настолько важными, что я немедля по БеБо передал их Берии, а прямо перед отъездом сюда получил от него разрешение ознакомить членов Военного Совета КДФ с этой информацией без раскрытия источника.
Пять пар глаз испытующе смотрят на меня: Штерн и Мазепов копируют своего начальника, на их лицах — непроницаемая важность и значительность, а Мехлис и Апанасенко похоже удивлены, что все они, люди в немалых чинах, вынуждены получать секретные сведения от какого-то майора, пусть и госбезопасности.
«А чему удивляться-то? По-моему всё логично, дешифровка уже в Хабаровске, зачем её гонять по каналам связи взад-вперёд… да и сам факт, что тогда в Свердловске меня вызвали из вагона на преговоры с Москвой вместе с ними о многом говорит. Так, приглашения присесть я видно не дождусь, ну не очень-то и хотелось»….
— По нашим разведданным…. — беру на вооружение «покерфейс» по-дальневосточному. — на участке Посьетского погранотряда нам противостоит 19-ая пехотная дивизия Корейской армии… На лицах местных товарищей заиграла снисходительная усмешка.
— … завтра ночью со стороны Харбина на станцию Мудандзянь…
Под трёхметровым потолком кабинета раздался громкий хохот четырёх лужёных глоток, Мехлис слегка улыбнулся.
— Как-как… говоришь…. Мудо-что? — Ловит синеватыми губами воздух Блюхер, вытирая слёзы.
— Дзинь… — Посказывает Мазепов.
— … и станцию Нансевосандоо… — невозмутимо продолжаю я, выждав небольшую паузу. — начнут прибывать эшелоны с частями 15-ой и 20-ой пехотных дивизий, механизированной бригады, гаубичного и кавалерийского полка…
По мере перечисления всё новых частей и подразделений весёлые улыбки начали постепенно сползать с лиц собравшихся.
— … всего японский Генеральный штаб планирует создать на участке ответственности Посьетского погранотряда группировку численностью до тридцати восьми тысяч штыков. Кроме того, к устью реки Туманной для возможной огневой поддержки сухопутных войск направляется отряд японских кораблей в составе одного крейсера, 14 миноносцев и 15 военных катеров. Группировку в воздухе будет поддерживать авиация: до семидесяти самолётов, в основном — истребители. Дата готовности к боевым действиям — 29 июля.
— Откуда это всё? — Лицо маршала побагровело.
«Из дешифровки, конечно. Оля кроме начала и окончания боевых действий больше ничего полезного вспомнить не смогла».
— Прошу прощения, товарищ маршал, не в праве этого раскрывать.
Блюхер раздражённо хватает лежащую под рукой картонную папку, пытается развязать тесёмки, не получается и он отрывает ону из них.
— Вот! Почитайте, майор, что пишет Гребенник… — комфронта, помахав в воздухе каким-то документом, вернул его в папку.
«Поковник Гребенник — начальник Посьетского погранотряда».
— … «ввиду того, что японское командование в Хуньчуне (пограничный город в Маньчжоу-Го) открыто заявляет о намерении взять боем Заозёрную, прошу из состава роты поддержки один взвод выбросить на усилиние гарнизона высоты». Один взвод! Считает что сил у него для обороны достаточно. А вы тут о трёх дивизиях речь завели. У вас что в наркомате правая рука не ведает что творит левая? Хотите чтобы на меня пальцем показывали когда я против «почтальонов» войска двину.
«„Японцы-почтальоны“ — безоружные местные жители, среди которых наверняка были и шпионы — нарушители границы, которые имели при себе лишь письмо с требованием „очистить“ маньчжурскую территорию. В последнее время буквально наводнили штаб отряда. Рота… взвод. Через неделю тут бои начнутся. Он что действительно не знаком с обстановкой»?
— Считаю, что данным, о которых я вам сообщил, товарищ маршал, можно доверять. — Делаю морду кирпичом.
— Может быть усилить авиаразведку, товарищ командующий? — Подаёт голос Штерн. Щёки Блюхера побагровели.
— Спасибо, товарищ Чаганов, — он справляется с раздражением и говорит почти спокойно. — можете быть свободны.
Останавливаюсь у стола секретаря комфронта, чтобы спросить о машине, но тот, прижимая телефонную трубку к уху, делает знак подождать.
— Есть вызвать, товарища Смушкевича…
«Не знал что Смушкевич уже вернулся из Испании… судя по всему теперь он — командующий ВВС фронта… значит авиаразведку, всё-таки, усилят».
* * *
Вечером уже в сумерках решили с Олей выйти, пройтись по парку (местный охраник на воротах очень рекомендовал), который находится совсем неподалёку под «высоким берегом Амура». По случаю субботнего вечера, совпавшего с пятым днём шестидневки на улице довольно многолюдно. Значительную часть прохожих, ничуть не уступающую «портфеленосцам», составляют моряки Амурской флотилии: у всех как у одного бескозырки низко надвинуты на лоб, клеши отутюжены, походка боцманская. Мы с подругой в гражданке, чтобы не привлекать внимания, но похоже её совершенная фигура, облитая белым шёлком от «графини Орловой» привлекает местных даже больше, чем орден Ленина соседей по вагону.
— Ну как прошёл твой день, дорогая? — На всякий случай крепко прижимаю её локоток к себе. — Не обижали?
— Обижать? Меня? — Фыркает Оля. — Нет, но поначалу пытались заболтать… налетели «один-два крупных, три-четыре мелких» и жужжат… пришлось звонить Меркулову чтоб получить доступ к личным делам. Горбача нет на месте, уехал с инспекцией на границу… Красиво ка-ак! Останавливаемся у деревянной ограды, отделяющей тротуар от обрыва и смотрим вдаль: противоположный берег широкой реки теряется в дымке. Сзади, над главными аллеями и уютными местечками парка зажигаются огни и откуда-то из его глубины доносятся первые нестройные звуки бостона.
— А мы с тобой никогда не танцевали, — неожиданно всхлипывает Оля. — никогда… вечно когда заиграет музыка вокруг тебя столпотворение из каких-то крашеных блондинок с трясущимися телесами.
«Да-а, было дело… неужели с трясущимися? Не замечал».
— Так в чём проблема? Исправим это дело… — Увлекаю подругу за собой в тёмную аллею.
Огромная площадка под открытым небом сплошь занята танцующими, вокруг неё на скамейках сидят в основном зрительницы лет двенадцати-тринадцати и широко раскрытыми глазами наблюдают за движениями пар. Духовой оркестр в форме пожарных старательно выводит мелодию «В парке Чаир»…
— Ой, а я не умею танцевать фокстрот… — тормозит Оля в двух шагах от дощатого настила.
— Поздно, — подхватываю её за талию и выношу на помост. — на вальс похоже, только без вращений и музыка другая. Та-ак на четыре такта, медленно… танцуем слоуфокс… повторяй за мной…
— Ну-у во-от, — подбадриваю подругу шёпотом. — ра-аз-два-три-и… четыре. Назад с левой. Всё отлично, с твоей физической подготовкой — это пара пустяков.
Олина скованость куда-то улетучилась, глаза затуманились, эйфория… на нас с завистью начинают поглядывать соседние пары.
