все? — недоумённо спросил Сергей, — совсем недавно же куча народу тут была… кто-то нас забирал с пляжа, а потом отвечал на наши вопросы из трюма…
— Это ты у меня спрашиваешь? — мрачно ответил я, — если да, то я не больше твоего знаю. Пойдём обследуем остальные помещения что ли… или не так — я пойду осмотрюсь здесь наверху, а ты давай за Ираклием сбегай — он всё же капитан, хоть и воздушный, но всё равно капитан, ему и руль, в смысле штурвал в руки.
И мы разделились… на этом уровне здесь ещё имелась целая куча люков или клинкетов или как их там, но все они были намертво задраены изнутри. Тогда я спустился по трапу чуть ниже — здесь хотя бы открытые двери начали попадаться. Там за ними, за этими дверьми, было всё, что угодно, только не живые люди. Оружия, впрочем, я тоже не увидел. Порадовали плакаты в кубрике… ну где койки в два этажа стояли… они были копиями наших воинских учебных пособий, только надписи иероглифами шли. Там бравые донельзя корейские отличники боевой и политической подготовки показывали в динамике, как надо делать разные строевые упражнения, плавать и обращаться со вверенным оружием. Еще дальше была кают-компания, судя по столовым приборам в стенных шкафах, а совсем вдали располагалась кухня, она же камбуз. С голоду по крайней мере не умрём, подумал я, исследовав содержимое ящиков и холодильников.
Самое смешное, что в столовой на столе стояли два стакана с кофе (судя по запаху), ещё горячие, один наполовину пустой. И их них поднимались струйки горячего воздуха. А на кухне на плите стояла кастрюля, по-моему, с супом, тоже горячая. Но плита была выключена. Летучий голландец какой-то, подумал я в сердцах, угораздило же нас вляпаться в такую лужу…
А тут и Серёга подоспел, а с ним и Ираклий вместе со своим помощником — я коротко ввёл их в курс дела и показал широким жестом рубку.
— Только не спрашивайте меня, куда делись корейцы, я знаю ровно столько же, сколько и остальные. Это вот рулевая рубка, — сказал я персонально Ираклию, — ты же капитан, вот и бери управление на себя.
— Ещё бы мне кто-нибудь пояснил, как этой дурой управлять, — растерянно отвечал он, — ты мне хотя бы пояснил, что тут за надписи, ты же язык этот понимаешь…
— Поясню, какие вопросы, — отвечал я, — а для начала хорошо бы народ из трюма сюда переселить — вон места сколько свободного.
Ираклий отрядил для решения этого вопроса помощника с Сергеем, и уже через пару минут мимо нас гуськом потянулись все 18 оставшихся пассажиров АН-24. Каждый норовил задать вопрос Ираклию и мне, но мы не сговариваясь посылали всех в кубрик — все ответы чуть позже будут.
Здесь должна быть радиосвязь, — сразу взял быка за рога Ираклий, — вот это очень похоже, — и он взял в руки микрофон, шнур от которого тянулся к приборной шкале с цифрами и иероглифами.Тут написано… — собрался с мыслями я, — связь с машинным отделением. Радиосвязь, сколько я помню, на кораблях обычно где-то в отдельное помещение бывает выделено, называется радиорубка.Ну тогда пошли искать радиорубку, — решительно рубанул воздух капитан, — найдём связь, тогда решим все нашит проблемы.Ну тогда пошли, — вздохнул я, — жрать вообще-то хочется…По дороге зайдём на камбуз, — пообещал он мне, его помощник и Сергей было тоже двинулись за нами, но он сделал им жест рукой — остаётесь, мол, тут, на хозяйстве.
А мы двинулись по коридору нижнего этажа.
— Так, это не то, — начал читать я таблички на дверях, — тут мотористы сидят. Это снова мимо, здесь электрики. Это оружейная комната, пригодилась бы, но она закрыта.
Ираклий потряс ручку, но открыть эту дверь не сумел.
— Двигаемся дальше, — скомандовал он.
— Это опять не то, комната психологической разгрузки, — прочитал я.
— Ну надо ж, — искренне удивился он, — чего только у этих корейцев нет.
— А вот это очень похоже, на то, что нам надо, — остановился я перед следующей дверью, — у этих иероглифов по два, если не по три смысла, но если брать самые ходовые, то тут написано «Радио» и «связь».
— Надеюсь, что оно не заперто, — ответил Ираклий и дернул ручку вниз, дверь со страшным скрипом открылась.
82 год, любовный четырехугольник
Ниночка, как мы и договаривались, ждала меня на трамвайной остановке недалеко от дома. Во двор я ей сказал не заходить, неизвестно, как там себя поведут наши доморощенные хулиганы.
— Извини, — сказал я ей, — задержался чуток.
— Я понимаю, — отвечала она, — как там у матери-то?
— Вроде на поправку идёт, — сказал я, — а по окончании реабилитации ей путёвку должны выписать. В санаторий.
— Ух ты, — восхитилась Нина, — в Кисловодск?
— Ага, щас, — обломал я её фантазии, — в Жолнино Дзержинского района. Но всё равно неплохо, я туда за грибами как-то ездил — сосновый лес и высокий берег Оки, красота. А что в сумке? — справился я, показав на то, что Нина в правой руке держала.
— Еда и напитки, — ответила она, — между прочим мог бы и помочь девушке.
— Да, конечно, — перехватил я ручки сумки в свою руку, — туплю что-то сегодня.
И мы направились прогулочным шагом по направлению к моему второму подъезду.
— Как там служба идёт? Что Бессмертнов делает? Жив ли и здоров Наумыч?
— Да что ему сделается, — махнула рукой Нина, начав отвечать с последнего вопроса, — борову жирному.
О как, подумал я, а пару дней назад ведь замуж за него собиралась… а мы, между делом, уже поднялись на четвёртый этаж и вошли в квартиру. Хулиганов на этот раз во дворе не случилось, выходной, наверно, у них был.
— Вот тебе тапочки, — вытащил я их из подставки для обуви, — надевай и ни в чём себе не отказывай. Да, а Бессмертнов там как?
— Как Кощей, — весело ответила она, — чахнет над златом… то есть над выполнением промфинплана, конечно. Ого, а у вас и телефон есть? — показала она на весёленький аппарат, стоящий на холодильнике.
— Ага, совсем недавно поставили, — отвечал я, — и номер очень простой, 56−22–70.
— Надо запомнить, пригодится, — сказала она, начиная орудовать на кухне, как у себя дома.
А я и не препятствовал — хватит с меня кулинарных экзерсисов, пусть теперь другие поупражняются. Нина нашла передник, лихо завязала волосы косынкой набекрень и приступила к процессу приготовления ужина, а я только собрался разложить стол в комнате (он у нас обычно в сложенном виде в углу стоял и раскладывался очень редко по экстраординарным поводам) и постелить новую скатерть, но не успел. Грянул весёленький красный, как помидор, телефонный аппарат производства завода ВЭФ.
— Алло, — сказал я в трубку, а она ответила мне знакомым голосом, — привет, узнал?
— Вообще-то не очень, — решил я не форсировать события.
— Вика это, Вика, — с нажимом было сказано мне.
— Аааа, привет, — не нашёл других слов я. — Как жизнь?
— Поговорить надо, — ответила она, не заметив моего вопроса. — Желательно прям щас.
— Ну давай, — вздохнул я, лучше уж расставить все точки и обрубить все хвосты сразу, чем растягивать это удовольствие на длительный период. — Где?
— Выходи во двор, я сейчас туда подтянусь, — сказала она и повесила трубку.
— Я на минутку, — сказал я Нине, — с дружбанами один вопросик надо перетереть.
— Что-то у твоих дружбанов очень женский голос, — подозрительно прищурилась она.
— Тебе показалось — просто высокий и ломается, — отговорился я и немедленно вымелся из квартиры.
Во дворе по-прежнему было пустынно и пыльно, ветер гонял какие-то обрывки газет возле гаражей, а больше ничего заслуживающего внимания тут не было. Я сел на лавочку под грибочком (слава богу, что окна моей квартиры в другую сторону выходили) и начал ждать… Вика подошла минут через пять от той же самой остановки двенадцатого трамвая и села рядом со мной.
— Ну говори, — буркнул я, — что хотела-то.
— Если коротко, то я на тебя сильно обиделась, — сообщила она и замолчала.
— Бывает, — философски заметил я, — не подошли друг другу характерами и разошлись, как корабли в море… левыми бортами.
— Гад ты, Петюня, — перешла она ко второй части, — и гнида. И больше никто.
— Согласен, — не стал возражать я, всё равно же это бесполезно в такой ситуации. — Гнида и гад. У тебя всё?
— Нет, — лицо её пошло какими-то красными пятнами, я даже испугаться успел за неё, — помнишь, я тебе про Димона говорила…
Упоминание
