пусть даже и маленькой, девчонкой.
— Кому тётя, а кому и мама, — фыркнула та независимо.
Стол накрыли прямо на веранде, и за ним уже было трое мелких кудрявых мальчишек, молча глазеющих на нас с Чижом.
— Садитесь, садитесь, — суетливо захлопотала вокруг потная от кухонново жару тётя Песя, — я сейчас!
Она метнулась на кухню и принесла огромную сковородку с мелкой рыбёшкой, принявшись накладывать на тарелки.
— Бычки, — пояснила она. — Мелочь, но вкусная – если правильно приготовить. А я правильно умею! И Фирочку учу. Всему учу, что правильная еврейская жена должна уметь – готовить, шить и не слишком выносить мужу мозг!
Бычки оказались чем-то вроде морских пескариков. Вкусно! Хотя Санька и ворчал негромко, што пескари они есть пескари, и за еду такое не щитают, рази только в голодный год. Но распробовал, и потом умял чуть не половину.
А вот икру баклажанную он решительно отодвинул подальше, позеленев лицом. Я принюхался осторожно, попробовал… ничево так! На вид так и не очень… скорее даже очень не очень, а так даже и есть можно.
«— Мама готовила!» – Ворохнулось внутри неожиданно, я по-новому посмотрел на тётю Песю.
А может, я действительно тово? Из их, пусть даже отчасти? А… пусть! Даже если и так, то какая разница?
— Форшмак, форшмак! — суетилась тётя Песя. — Фирочка готовила!
— Очень вкусно! Хорошая когда-нибудь жена из тебя получится!
Девочка покраснела, но независимо фыркнула, тряхнув кудрями.
— Вкусно, — повторил Санька, — и ето… где бы у вас руки помыть? Ну и вообще!
— Хороший мальчик, — задумчиво сказала Песса Израилевна, глядя вниз.
— Не из наших! — отозвалась соседка Роза Марковна, подошедшая на поговорить.
— И шо!? — фыркнула Песса Израилевна, упирая руки в бока и готовясь к скандалу. — Мальчик умный! Умный, Роза! Льва в шахматы обыгрывает, ты такое видела?
— Ну, Лев не великий шахматист, — сбавила обороты соседка, задумываясь, — хотя да… Права ты, Песя, ой как права! Лучше умный гой в мужьях, чем поц родных кровей!
— Вот!
— Мать невесты уже согласна, — фыркнула не имеющая дочерей Роза Марковна, — осталось уговорить сперва невесту, а потом и самого жениха!
— Я тебя умоляю! — Песса Израилевна глянула на соседку с видом человека, познавшего истину. — Лето, солнце, море, романтика! Возраст пока не брачный, но первая любовь не забывается.
— Главное, — веско добавила она, подняв палец, — чтоб не сорвался!
Сев на топчане, сбил пальцами на диво крупново и наглово таракана с ноги и потянулся от всей душеньки, почти беззвучно зевая. Выспался, кажется, будто на неделю вперёд.
Вымотались мы всё-таки с Санькой, под вагонами и на вагонах ездючи. Ето только кажется, што лёг себе в собачий ящик, да дреми себе всю дорогу, ан хренушки! На стыках подбрасывает, бока отбивая, да как станция, полустанок, мост или разъезд, то в оба глядеть надобно, а то железнодорожники обходят ведь вагоны! Влететь можно так, што вплоть до полиции, а оно нам надо?
На вагонах сверху тоже не шибко тово. Оно конечно повеселей, виды-то какие! И воздуха побольше, пусть и пополам с угольной копотью. Когда тянется дымный шлейф ровно взад по всем вагонам, то опперхаешься весь, и рожа чёрная делается, как у негры. Да наверху и не поспишь, если умишка мал-мала имеется. Опасно!
Вот так вот и получается, што вроде лёжа да сидя чуть не десять дней путешествовали, а сна нормальново и не было.
Пообедали вчера, да как насели на нас местные! Што да как, да как там Лев Лазаревич, да Хитровка вообще, да как мы сами. Уу! Не заметил, а выболтал куда больше, чем хотелось бы. Вроде и не деревенский мальчишка, который по городу с открытым ртом бродит попервой, а всё едино, разговорился.
О самом важном смолчал, канешно. Попаданство там моё, денежки у учителок и прочее. Но и так лишнево наговорил, а Санька и подавно – всё-превсё о нашей деревенской жизни! Ни о чём не умолчал, даже деревенских забияк и злопыхателей как есть обрисовал. Но то ему не в вину, сам не шибко лучше.
Поездка ета, да воздух морской, да расспросы. Так и не добралися вчера до моря, хотя планы какие были, у-у! Поужинали, да еле-еле до подвальчика своево добрались. И ничево не мешало – ни разговоры с песнями во дворе сильно за полночь, которые сквозь сон иногда слышал, ни духлый и сырой подвальный воздух, ни блохи кусучие. Выспался!
— Утро? — сонно спросил Санька из-под тонкова одеяла.
— Оно. Да ранешнее совсем, тока-тока солнце всходит. Спи!
— Не! — взъерошенная голова друга высунулась из-под одеяла. — Ни в едином глазу!
Сбегали к нужнику, умылись, да и штоб время не терять, разминаться начали. Составили топчаны один на другой, стол и стулья отодвинули, вот и место мал-мала появилось. Не так штобы много, почти впритык, но во двор выходить не хочу. А то шапито какое-то выйдет. Впервые на арене, ети!
Суставчики да связочки прокрутили, я тока разогрелся, а Санька запыхался малость, потому как не привык ещё. Там, где мне разминка, ему устать хватит.
Ну и занялись гимнастикой – Чиж чем попроще, а я всё больше такой… не то штобы акробатикой, но рядышком.
На руки встать у стеночки, да поотжиматься вниз головой, потом попрыгать вверх из глубокова сида, ну и всё такое же. Хорошо позанимались! Не то што до пота, а чуть не до пены!
— Ой! — послышалось от окошка, — а што это вы делаете? Вы цирковые, да? А почему не сказали? А я тоже так хочу!
Фирка отскочила от окошка и сбежала вниз по ступенькам, к нам в подвальчик.
— А ещё покажи! — затеребила она меня. — Ну, как назад прогибаешься, головой до пола! Пожа-алуйста!
И глазами – хлоп!
Ну, думаю, ладно, малявка надоедливая! И показал, значицца – как на мостик становиться могу, да как на руках ходить, на шпагаты всякие. Опомниться не успел, как сперва сам показал, и вот уже учу девчонку на мостик становиться. А ничево так, гибкая! Привычки нет, ето видно, но гнётся как та лозина!
Санька в сторонке сидит, да ухохатывается, дразнится!
— Жених и невеста!
— И што? — остановилась Фира. — Завидно?
И язык! Розовый.
— Ну…
— Фира! — закричала сверху тётя Песя, — где ты там запропала? Тебя послали мальчиков за завтраком позвать, а не к рыбакам за уловом!
— Сейчас! — а голосок-то какой звонкий! Ажно в ушах перепонки чуть не лопаются!
— Ой, я снова? Прости! — тронула она меня за руку и выскочила во двор. — Забыла! Меня Егор учил цирковому всякому!
