Студент - Всеволод Советский

— О, Андрей, здорово! — приветствовал он меня как-то чересчур радостно.

— И тебе не хворать, — сказал я с подозрением. — А Борька где?

— Да вот он-то как раз прихворнул. Больничный брать не стал, попросил подмениться на денек. Отлежусь, говорит, само пройдет. Держи путевку!

Такое в нашей практике бывает нередко, больничный брать — себе дороже. На путевом листе стояла подпись Бориса, я хотел было придраться… а потом махнул рукой на это. И взял бумагу.

Гена объяснил мне задание: на песчаный карьер и обратно, возить песок всю смену. Норма — девять ходок. Перевыполнение — в премию. Обычное дело.

— Ладно, — сказал я и поехал.

От рабочей точки до карьера порядка пятнадцати километров, и по трассе, и по проселкам. Норма жесткая, чтобы уложиться, приходится каскадерить, превышать допустимые скорость и грузоподъемность. Порожняком по трассе гнать 100–110 километров в час, а грузить вместо штатных пятнадцати тонн шестнадцать-семнадцать. Это не слишком хорошо, конечно, но…

Выехав на трассу, я сразу и притопил под сто. По утреннему холодку кондер включать не стал, приопустил окошко. Свежий воздух, с исчезающим, но еще уловимым духом ночных просторов загулял по кабине… Дорога пошла под уклон, я понесся быстрее прежнего.

Попутных почти не было, зато встречный поток шел довольно плотный. И вдруг из этого потока, хрен знает, зачем на встречку вылетел какой-то дебил на «Хендае-Солярисе».

Воистину, дорога полна дураков и неожиданностей. Вот зачем ему это надо было, где у него глаза, где мозги⁈ Я резко дал по тормозам, матеря себя: экстренное торможение вообще-то признак дилетанта, водитель-профи в принципе должен все делать, чтоб до этого не дошло! Но и на старуху бывает проруха.

Собственно, я выжал сцепление и тормоз сразу, готовясь перебросить рычаг КПП в пониженную — и если сцепление подалось нормально, то педаль тормоза упала в пол, как мертвая. Твою налево!

Я вмиг оледенел. Время вытянулось, все вдруг стало как в замедленной съемке.

Манометр? Ноль. Давления в системе нет. Супер!

Включать ручник⁈ Поздно. Этот мудак, видать, от страха очумел, летит мне в лоб. Ну как летит? Плывет, секунда кажется за пять.

Как можно точнее я взял вправо, пронесся впритирку по краю обочины, миновав «Соляру», чей хозяин, надеюсь, портки обгадил, когда десять тонн мелькнули в сантиметрах от него — пусть это будет ему уроком на всю жизнь.

Ух! Повезло!..

Рано радовался. Может, оно бы и вынесло, но на краю обочины была выбоина. Туда и угодило правое переднее колесо.

Мой МАЗ нырнул, подпрыгнул и потерял управление.

Огромная машина отправилась в полет с креном вправо, и в этот миг с пронзительной и запоздалой ясностью, я понял, зачем сегодня был Гена, почему в путевом листе подпись Бориса, ужаснулся тому, что теперь несчастный случай повесят на него, мне захотелось крикнуть: «Он не виноват!», а земля неслась на меня, и точно милость свыше, чтоб мне не видать ужасный последний миг, сознание покинуло меня.

Я вздрогнул и открыл глаза.

А я их закрывал?..

Я помню, как навстречу мне неслась земля — трава, поле и лес на горизонте. А потом тьма. Не знаю, сам зажмурился, или этот мир закрыл мне глаза. Наверное, это не важно в данной ситуации. Важно, что вновь открыл.

Солнечный свет вспыхнул так ярко, что я невольно заморгал, и вместе с ним вспыхнула странная, какая-то перекошенная радость: жив!.. А вдруг уже на том свете⁈ И это райский свет, такой яркий и жаркий!..

Да что-то не похоже.

Проморгавшись, я с удивлением увидел, что стою в помещении типа фойе с огромными многостворчатыми окнами, именно сквозь них сюда летит этот ликующий летний свет. За окнами — яркая свежая зелень какого-то леса или парка, а помещение полно людьми и сдержанным гомоном — эти люди переминаются, перешептываются, вот длинный слева от меня нервным жестом снял очки и стал поспешно протирать окуляры о рукав клетчатой рубашки…

Как-то не очень похоже на рай, а эти граждане на ангелов, а?..

Сознание мое, еще не понимая главного, вторым планом работало исправно, и сигналило мне о чем-то необычном. Я слышал голоса, разбирал слова на самом настоящем русском языке, слова знакомые, и все в одну тему: экзамен… апелляция… проходной балл… Мелькнула дурацкая мысль: так, может, это все новопреставленные, и в рай экзамены сдавать надо⁈ Ага, и комиссия заседает: Отец, Сын, Святой Дух… А если не сдал, то сначала апелляция, а потом патруль чертей является: ну, пошли! Чего тут засиделся? Сковородка ждет!

Понятно, это все мелькнуло в шутку, а сознание вбирало в себя все больше фактов: парень в очках, что в нем не так?.. Одет не так! Старомодная, словно из бабушкиного сундука, рубашка в крупную оранжевую клетку, мятые серые брюки, ботинки дикие какие-то, где он их выкопал, в каком чулане?.. Да и вообще…

Дальше мысль не оформилась, потому что не только сознание, но и восприятия работали, и не только зрение и слух. А именно — я ощутил нечто в правой руке, легонькое и слегка шершавое. Ну, бумажка, картонка, примерно так.

Ненужным рывком я вскинул правую руку: вишневая тонкая книжечка, и в ней сероватый бумажный лист. Паспорт, ясное дело.

Я повернул документ лицевой стороной — и обомлел.

Золотом по вишневому: советский герб — земной шар, серп и молот в обрамлении колосьев. Над ним — СССР, под ним — ПАСПОРТ.

Я облился сразу и жаром, и холодом — скажу так, потому что полностью передать чувства не смогу. Опять-таки рывком я раскрыл паспорт. Аккуратным канцелярским почерком на странице значилось: Родионов Василий Сергеевич.

Еще страница. Фото: мальчишеское серьезное лицо, светлые волосы соломой. Пиджак, рубашка, галстук с причудливым орнаментом. Подпись.

Это на правой стороне страницы. А на левой дата рождения — 12 марта 1961 года.

«Через месяц Гагарин полетит…» — тупо подумал я, а все прочие мысли точно сдуло.

Справа послышался девичий смешок. Я повернулся туда, увидел симпатичную сероглазую шатенку с ямочками на щеках.

— Проверяешь? По ошибке мог чужой паспорт захватить? — не без юмора спросила она.

— На этом свете все может быть… — пробормотал я, вдогонку думая о том, насколько я прав.

Девушка изящным жестом поправила прическу «под Мирей Матье», из-за этого движения от нее потянуло легчайшим ароматом какой-то позабытой парфюмерии, не похожей на современную — такой какой-то милый, провинциальный, бабушкин запах…

И вот он-то убедил меня