Не знаю, сколько их там сейчас оставалось, знаю лишь, что не повезло им. По-крупному. Потому что штурмовать город с ходу мы не стали.
Командир корпуса генерал-лейтенант Линдеман приказал город бомбить!
Наверняка при этом еще и добавил чего-нибудь непечатное… хотя нет, господин генерал-лейтенант – человек культурный, вежливый…
Вообще-то такие вещи при помощи тяжелых бомберов полагается делать. Только бомберов тех у фон Шмее хорошо если десяток набиралось, и моторесурс у них отнюдь не резиновый. Он и пытаться не стал. Взял транспортники.
Я эти транспортники зимой видел, на аэродроме под Киевом. Вдоль всей полосы – пузатые зеленые туши.
Только летали они не из Киева – слишком быстро оборачивались. Четыре сотни кэмэ по прямой, это, считай, с полной загрузкой час лету, да назад столько же, да пока заправят и загрузят. Разве что в две волны, но в это я еще больше не верю – самолеты-то еще, может, и наскребли бы, а пилотов где взять?
У АВРовцев в городе толкового ПВО не было. Те несколько батарей, что полагались ему, как промцентру, задавили в первый же день. Много эрликонов, но они-то готовились против турбокоптеров и штурмовиков. Только эрликон, хорошо, если на трех тысячах чего-то достанет, а транспортники шли обычно где-то на пяти. Над центром открывали аппарели, и подарочки в тридцать тонн за борт! Прицельность, понятно, при таком бомбометании никакая, ну так ее никто и не требовал – в городской черте упало и ладно. Фугасы и зажигалки вперемежку… тоже доморощенные какие-то, я так думаю, аммиачную селитру с чем-то намешали. Главное, горели и взрывались они не хуже нормальных.
Когда наш полк к Курску вышел, он уже три дня как полыхал.
Мы заняли позицию на подступах к северной окраине. Сменили каких-то синих – эти уроды ленивые даже одной-единственной приличной траншеи отрыть не удосужились! Нам-то еще ничего, но вот панцеринфантерия, которая, собственно, и должна была тут остановиться и которую наша рота должна была поддерживать, те матерились в голос.
Мы ждали приказа… а приказа все не было. Только транспортники с утра до вечера тоскливо выли в небе, ложась на обратный курс как раз над нашими головами. А в городе тянулись к небу бесконечные столбы, сливаясь временами в одну сплошную стену. Черную, как аскеры из 713-го батальона – он как раз расположился в тылу у наших соседей справа. Давно уже их рож не видел, считай, с того самого «африканского турне», как иронически именует Вольф нашу полугодовую командировку. Помню, когда в первый раз увидал, как эти вояки сыпались из «семерок» в касках старого образца, с карабинами в одной руке и ассегаями в другой, решил, что мозги потекли, не перенеся трудностей акклиматизации. Потом привык… а вообще – ничего себе вышло сафари, даже слонятины удалось попробовать. Руди Кейссер все рвался против лопоухого с винтовкой выйти, уверял, что с одного выстрела уложит, но майор приказал не извращаться, и слона мы завалили из «эрликона».
И погода в эти дни, к слову сказать, стояла почти что африканская – жаркая, безветренная.
Больше всего я боялся запаха. Помню, в бар Пфайфера как-то зашел бледный, как сама смерть, парень в летной форме, оказавшийся штурманом из 7-й эскадры, «Силы Возмездия». И после пятой кружки, тупо глядя остекленевшими глазами в стену перед собой, он говорить начал… о той ночи, когда над Шеффилдом языки пламени поднялись чуть ли не вровень с крыльями их «Гот», а запах… радиста прямо в кабине вырвало, заблевал все стекло, да и сам он едва успел кислородную маску натянуть…
Боялся, понятно, не за себя – за Стаську. Она и без того сама не своя.
Кто не военный, тому, наверное, казалось, что там, впереди, в этом пекле уже давно ничего живого уцелеть не могло. Только мы-то знаем, как на траншеи идти, которые перед этим тяжелая артиллерия обработала или вот также – бомберы. Тоже вроде бы… не Земля, а Марс какой-нибудь с Луной, человека отродясь не бывало, одни только воронки, в которые панцер по башню провалиться может. И всего-то дел, пойти да эти самые воронки занять. И ты идешь, бодро, весело, а метров за сто эти самые опустошенные смертью траншеи вдруг оживают и врезают по бортам перекрестным бронебойным, пулемет уже жмет пехотуру к земле и отползать с перебитой гусеницей не получается. И ты начинаешь ворочать башней, пытаясь нащупать этот чертов станкач, а с противоположного фланга прилетают две ракеты, одна срывает с башни ящик с ЗИП-ом, вторая радостно вгрызается кумулятивной струей в обнажившийся борт, где за тонким бронелистом – боеукладка! Сосед справа тоже горит, и пехота, вяло огрызаясь, пытается отползти. По ней начинает работать задавленная вроде бы минометная батарея, отход превращается в обыкновенный драп и все равно до своих окопов добираются лишь немногие счастливчики. Невезунчики же лежат мятыми грудами, целыми и не очень, по всему проклятому полю и среди них есть невезунчики вдвойне – те, кому не подфартило умереть сразу, и сейчас вместо милосердной мгновенной смерти они вкушают смерть растянутую, можно сказать, смакуют ее, чувствуя, как вытекает из них жизнь, превращаясь в холодную лужу на земле. И зная, что никакие санитары за ними не приползут, потому что сейчас снова начнется обстрел с бомбежкой, а потом недобитые русскими снайперами офицеры поднимут тех, «счастливчиков», в очередную, черт знает какую по счету за сегодняшний день атаку.
Также и с этим городом… как только вступим мы на его усыпанные щебенкой и битым стеклом улицы… эти скелеты домов, выгоревшие, обугленные, оживут, и начнут плеваться огнем и свинцом из каждой выбитой оконной глазницы.
На последний день бомбардировок фон Шмее особенный подарочек приберег.
В тот раз ветер как раз в нашу сторону был, так что разглядел я это дело куда лучше, чем хотелось бы. Бочонок, здоровенный такой, можно даже сказать, маленькая цистерна, крутясь, упал между домами, ухнуло, я еще подумал, что слабо как-то ухнуло для такой здоровой хреновины, и на месте бочонка заклубилось, вяло растекаясь, гнойно-желтое облако.
Первая мысль была – что они, сбрендили, газами кидаться? Ветер же… а у нас если маски и остались, то в таком обозе, что и за час не отроешь. Разве что в панцере попытаться отсидеться – он, как-никак, для форсирования по дну приспособлен. если что, есть шанс, пусть и хилый, из зараженной зоны выскочить.
Вообще-то раньше, когда нормальная война шла и газами все часто баловались, на «смилодонтах», да и на остальной технике, противохимия штатно стояла. Только…
И тут в глубине облака ярко сверкнуло будто электросварка, а в следующий миг я уже на дне окопа лежал, и на голову мою многострадальную тонны три всякой дряни сверху сыпалось.
