ее мы можем познать по одному звену, — ответил я.
— Это… — сказала Лиса.
— Это Конан Дойл, «Этюд в багровых тонах», — подсказала Ольга.
— То есть ты, Чижик, считаешь, что «Немецкая Волна» права?
— И очень может быть. Поэты улавливают веяния времени задолго до политиков, и если Добронравов отдал приоритет любви, то…
— То это требовал ритм стихотворения.
— Именно. А ритм стихотворения отражает веление времени.
— Иными словами ты, Чижик, считаешь, что комсомол теряет свои позиции?
— Причем здесь я? Не я. Даже не Добронравов. Это говорит Поэзия устами Добронравова.
— Одна песенка погоды не делает.
— Согласен. Просто посмотрим за судьбой этой песни. И других песен. В любом случае, до эндшпиля еще далеко. Лет десять, я думаю.
— До какого такого эндшпиля?
— Я не «Немецкая Волна», гадать не стану. Всё может перемениться в любой момент.
— Именно поэтому ты слушаешь «Последние известия» и смотришь «Время»?
— Да, — честно ответил я.
Мы помолчали. Я выключил приёмник, но телевизор включать не стал. Если у вражьих голосов нет более важной темы, чем выступление на съезде комсомола ансамбля «АББА», значит, любимый город может спать спокойно.
Но нам спать рано.
— Что-то мы того… жирком обрастаем, — сказали девочки. И ладно бы только это. — Одеваться — и в сквер.
Вечерняя разминка. В сквере. Том самом, в котором девочки задержали Андрия Сливу.
И там, в сквере, я спросил:
— Что же это зажали медали?
— Какие медали?
— За Сливу. Ну, того побирушку, притворявшегося писателем, которого вы весной взяли. Эксгибициониста.
— Там всё серьёзно оказалось, Чижик. Куда серьёзнее, чем думали. Идёт следствие. Потом будет суд. Ну, а после суда, может, и медали появятся.
— Вот даже как…
И я с удвоенным усердием стал приседать. Сто присядов, сто подпрыгов. Потом — пантомима школы Antonio Ilustrisimo. И всё остальное.
— Нужно в какой-нибудь спортзал записаться, — сказал я уже дома, по возвращении.
— Не в какой-то, а в динамовский, — назидательно ответила Лиса. — Всё решено. На будущей неделе начнем занятия.
— И еще… А как с Ми, с Фа?
— Эк, спохватился. И тут всё решено. Бабушкам найдена работа, на половинную ставку. Бабушке Ка — в детском саду, бабушке Ни — в аппарате ВЦСПС. С марта месяца. В марте Ми и Фа пойдут в ясли. А на лето — в Сосновку, и мы будем там же.
— Как это вы всё продумали! — восхитился я. — Тогда еще вопрос, с транспортом.
— Нам будет положена служебная машина, — не без гордости сказала Лиса, — вот еще одно преимущество от перевода «Поиска». Плюс нас будет обслуживать таксопарк «С». Ну, и с обычными такси сейчас проблем нет.
Это понятно, зачем платить сорок копеек за посадку, а потом сорок копеек за километр, когда за пятачок метро перевезёт через всю Москву? Платят, конечно, но предложение такси по-прежнему превышает спрос.
— А там перегоним «Панночку» и «Ведьму» сюда, — закончили девочки.
Разумно. Никакое такси не заменит собственных колёс.
Мы еще поговорили о делах обычных, потом полюбовались ночным Кремлём. Ночью он казался Островом Будущего.
Оно, конечно, Стельбов устроил девочкам билеты в каюту повышенной комфортности. И обзор хорош, и обслуживание, и программа экскурсий этого круиза, и вообще.
Вот только название корабля смущает.
«Титаник».
7 ноября 1978 года, вторник
Семинар, день первый
База отдыха «Дубрава» роскошью не поражала. Да и не должна поражать. Принадлежит она управлению делами ЦК ВЛКСМ, а комсомол, даже в самых высших его проявлениях, должен чураться излишеств.
Никаких излишеств и нет. Двухэтажное здание, не старое, но уже видавшее виды, не мешало бы и подновить, асфальтовые дорожки растрескались, а местами и раскрошились, но в целом не хуже, чем на подобных базах лучших предприятий Чернозёмска. Когда выполним все решения двадцать пятого съезда партии, тогда и будем красоту наводить, а пока и так хорошо. Экономика должна быть экономной.
«Не ломай, не придётся чинить!» — придумал я наскоро лозунг повышенной бережливости.
Универсальный. Для школ, автохозяйств, спортивных площадок и ракетных войск стратегического назначения.
Довёз нас сюда самый обыкновенный автобус. Нас — это комсомольцев нового состава ЦК и кандидатов в таковой. Формально — на семинар «Задачи комсомола в свете решений съезда», а фактически — для «слаживания», как сказали нам в аппарате ЦеКа. То есть чтобы мы познакомились и пообщались в неформальной обстановке, притёрлись друг к другу, наладили горизонтальные связи (тут наиболее смешливые захихикали), приготовились к будущей совместной работе. В общем, из индивидуумов сложиться в коллектив.
«Он не горд и не спесив, он вписался в коллектив» — этот лозунг я приготовил для себя. Личного пользования. Для введения в заблуждение шпионов, диверсантов и неведомых врагов.
Я вовсе не собирался вписываться в коллектив. Комсомольская карьера меня не прельщала: я слишком хорошо знал судьбу вожаков. Особенно первых шести. Сейчас, конечно, подобное маловероятно. Ну, в Румынию пошлют работать, ну, в Монголию. Хотя… А быть на подхвате, вскипать по требованию, довольствоваться второстепенным — мне теперь как-то и неприлично. Как Куприну в шестьдесят семь лет вступать в Союз Писателей.
Но ведь вступил!
Утром мы — в смысле, комсомольцы-цекисты, — были на параде. Не в колоннах шли, а рядом с Мавзолеем стояли, среди тысяч других. Особая честь, да.
На участников парада светило солнышко, а мы оказались в тени Спасской башни. Свежо, небольшой минус, но если стоять, стоять и стоять — холодно. По счастью, мы утеплились: егерское бельё, купленное в Швеции, не давало замёрзнуть. А изнутри — ни-ни. Строго-настрого предупредили: никакого спиртного на Красную площадь не брать. Терпите! Зато мы взяли маленькие бутербродики с салом. Сработало. И потому мы, переминаясь с ноги на ногу, стояли и ожидали Выхода.
Когда руководители страны поднялись на трибуну Мавзолея, стало ясно: Андропова среди них нет.
Ну, нет, значит, нет.
Никаких предупредительных разъяснений ни в печати, ни по радио не было.
Годят.
От имени Центрального Комитета партии и Советского Правительства с праздником шестьдесят первой годовщины Великого Октября всех поздравил министр обороны Устинов. Ничего необычного, так и по протоколу положено. Но кто его знает, протокол? И среди присутствующих на Красной площади, и, вероятно, у телезрителей возникла идея: не Дмитрий ли Фёдорович займёт место Юрия Владимировича?
Мимо мавзолея шли доблестные войска, мимо мавзолея шли ликующие демонстранты, а мы терпеливо сносили морозец. Маленький, минус два-три, но уж больно всё это долго: прийти следовало за час с лишним до начала действа, таковы правила.
Я бы мог не пойти, малодушно сказавшись больным. Но миллионы советских граждан мечтают в этот праздничный день побывать на Красной площади, десятки, сотни миллионов! Как можно отказаться от подарка судьбы? И я не отказался.
Но вот демонстрация завершилась, и мы организованно
