Ознакомительная версия.
Наступило утро — розовое, морозное. Новый Амстердам радовал глаз своим необычным видом: прямые, как стрелы, улицы-каналы, теперь прочно скованные льдом, небольшие домочки в два-три этажа, выстроенные на западный манер: узкие цветные фасады, тесно прилепились друг к другу, фронтоны скруглены, высокие крыши крыты красной черепицей, на каждой — затейливый флюгер. Высоких заборов нет. Мостовая очищена от снега до самого булыжника — как лето под ногами. Из булочных тянет свежей сдобой. Трубочисты-чухонцы в чёрных костюмах и цилиндрах, с лесенками за спиной, спешат на работу. Вдалеке растопырила крылья ветряная мельница, не то для дела поставленная, не то для красоты.
Посреди этой европейской идиллии дом колдуна Ворона выглядел инородно и дико — ему бы место в глухом лесу, среди корявых северных елей, среди серых мхов да зелёных болотин. Видно, так оно и было когда-то, во времена давние, первозданные. Но отступил вековой лес под топорами петровских плотников, а дом остался — не решились тронуть чародеев приют. Так и стоит с тех пор — массивный прочерневший сруб из аршинных брёвен, мрачно смотрит на изящных своих соседей маленькими слюдяными окошками. Дерновая крыша нависает над ними, застит и без того скудный свет. Вход широкий, но такой низкий, что поневоле поклонишься, дверь дубовая, кованая — молотом не прошибёшь. Над дверью прибит череп — то ли конский, то ли чудовища какого, скалит щербатую пасть. За домом — двор, обнесённый высоченным частоколом, и на кольях тоже черепа, да как бы не человечьи!
— Роман Григорьевич! — взмолился Удальцев. — Вы один туда пойдёте? Как же я допущу-то? В таком месте недолго и сгинуть! Вон они, черепа! Страшно!
— Ну что за глупости! — рассердился Ивенский. — Всё-таки мы не в княжеской Руси живём, чтобы человек сгинул средь бела дня. Хотя… поплюйте, чтоб не накаркать! И тем более, ждите меня здесь. В доме вы мне против чёрного колдуна ничем не поможете, а тут — хоть городового кликнете.
— Кликну, не сомневайтесь, — горячо обещал Удальцев, шутки на этот раз не поняв.[20] — Я вас вон в той булочной буду ожидать, можно? На улице холодно очень… Только вы недолго, ладно? Не задерживайтесь, смотрите, я волноваться стану!
По-хорошему, следовало бы строго отчитать подчинённого, поставить на место. А то осмелел, вздумал указывать начальству. Но поскольку двигала Удальцевым исключительно тревога о его, начальства, здравии и благополучии, Роман Григорьевич сердиться не стал, обещал покладисто:
— Постараюсь.
…На стук не вышел никто, дверь отворилась сама. Секунду помедлив, он шагнул через порог, нырнул в тёплый сумрак колдовского жилища, и дверь шумно захлопнулась за его спиной. Ивенский почувствовал себя пленником.
— А! Явился! Ну, ступай в избу, — донеслось из глубины, и Роман Григорьевич пошёл на голос, моргая и стараясь ничего не задевать сослепу — после яркого утреннего света глаза не сразу привыкли к темноте. К счастью, за тёмными, без окон, сенями открылось помещение чуть более светлое, со слюдяным окошком под самым потолком. Гость — или пленник? — осторожно огляделся.
Это было очень диковинное место. Ах, как не походило оно на импозантные квартиры академических магов! А он ещё счёл старомодной обстановку в доме покойного Контоккайнена! Да по сравнению с логовом колдуна Ворона, она просто блистала новизной! С каждым шагом Роману Григорьевичу всё больше казалось, будто переступив порог этого дома, он канул в далёкое прошлое, во времена той самой княжеской Руси, когда никого не удивляло, если люди пропадали бесследно средь бела дня…
Здесь даже печи — обычной, русской печи, непременной принадлежности каждой уважающей себя избы, не имелось, её заменял какой-то архаичный каменный очаг без дымохода — потолок сделался бархатно-чёрным от многовековой копоти. Мебель была чрезвычайно грубой и массивной, такую теперь и в самой глухой деревне, пожалуй, не встретишь: длинный стол на ногах-брёвнах, лавки по стенам, лежанка, покрытая медвежьей шкурой, длинные полки из неструганной доски. На этом древнем, примитивном фоне выделялся сундук, тоже древний, но весьма искусной работы: красиво окованный и расписной. Правда, краски потемнели настолько, что ничего было не разобрать, от этого изображение казалось зловещим.
Через всю клеть — назвать это убогое помещение «комнатой» или «горницей» язык не поворачивался, из угла в угол, в перекрест, были протянуты две верёвки, плотно увешанные чем-то неприятным. Будто бельё после стирки, свисали с них какие-то безглазые куколки, кикиморки, скрученные из тряпок, одни за ноги, другие за голову подвешенные. Мотались чуть не до пола пучки сухих трав и отвратительного вида кореньев, связки крысиных хвостов (по крайней мере, так показалось Роману Григорьевичу), ещё много всякой всячины, вовсе ни на что не похожей — приходилось сквозь неё пробираться, задевая то плечом, то головой. Поэтому хозяина дома он заметил те сразу, тот сидел в самом дальнем и тёмном углу, в современном, как ни странно, кресле на гнутых ножках, и выжидающе наблюдал за гостем.
— Моё почтение! — не без раздражения сказал ему Ивенский, и, не дождавшись приглашения сел на лавку, даже шапки не сняв. Раз в этом доме не принято встречать гостей, решил он, значит, и гости не обязаны утруждать себя соблюдением приличий. — Чем обязан приглашением? У вас есть сведения по убийству мага Контоккайнена, и вы желаете поделиться ими с властями?
Внешность колдуна на него особого впечатления не произвела. В воображении своем он уже успел создать образ древнего как мир, безобразного, почти утратившего человеческий облик старца — вонючего, дремуче-бородатого, бородавчатого и возможно даже параличного. Человек в кресле на вид казался немногим старше его папеньки Григория Романовича. Одежду носил чёрную, но вполне приличную, на улице его можно было бы принять за преуспевающего трубочиста, догадайся он надеть цилиндр на свою чёрную с благородной проседью голову. Бороду колдун брил, усы тоже; из всей растительности на узком, хищном лице его выделялись лишь брови, очень густые, низко нависшие над злыми, дурной зелени глазами. Крупный крючковатый нос и впрямь придавал ему изрядное сходство с вещей птицей. В общем, внешность его с полным основанием можно было назвать «магнетической», и скучающим дамам средних лет она показалось бы весьма привлекательной. Но Ивенский ожидал другого и был разочарован.
— Так что вы имеете сказать по делу?
— Имею, имею что сказать, — усмехнулся колдун, откинулся на спинку кресла и изучающе воззрился с а гостя. — Так вот ты каков, Ивенский Роман Григорьевич… Забавно…
Ознакомительная версия.
