Ознакомительная версия.
Его вызывающе-бестактное поведение начинало раздражать не на шутку. Ещё никому и никогда Роман Григорьевич не казался забавным. Каким угодно, только не забавным!
— Вот что, любезный, — процедил он холодно. — Я рад, что мой визит вас развлёк, но вынужден напомнить, что я здесь с несколько иной целью. Мне и так пришлось поменять свои планы в связи с вашим… гм… приглашением, так что давайте перейдём к делу, или разрешите откланяться.
— Ну, к делу так к делу, — зыркнул глазом колдун. — Вот что я скажу тебе, человече! Держись-ка ты от этого дела в стороне. Закрой его поскорее, как нераскрытое, да и езжай куда-нибудь с глаз долой — на Кавказ, или подальше, за границу. Не то раздавят тебя, как букашку раздавят, помяни моё слово! Не туда ты ввязался, мальчик!
Вот вам и пожалуйста! От такого заявления Роман Григорьевич даже рассмеялся.
— То есть, вы меня, только затем и пригласили, разбудив среди ночи, чтобы угрожать да запугивать? Ну, знаете ли, в другой раз будьте любезны по таким вопросам являться лично в управление полиции, я больше не стану тратить на вас казенное время! Честь имею!
Он поднялся, резко развернулся, но уйти он не успел.
— Ах ты, господи! — с неожиданной горечью вскричал Ворон. — Да разве я угрожаю тебе, детёныш! Уберечь ведь хочу, несмышлёного! Сам не знаешь, куда лезешь!
Роман Григорьевич обернулся, с вызовом взглянул колдуну в лицо, прямо в зелёные его глаза. Спросил, зло усмехаясь:
— Неужели? Отчего вдруг такая нежная забота о моей скромной персоне?
Колдун первым отвёл взгляд. Ответил тихо, глядя в земляной пол.
— Да оттуда, что не чужой ты мне человек. Дочь моя, Ирина, доводится тебе родной матерью!
— Что? — Роман Григорьевич как стоял, так и сел на лавку. Услышанное не желало укладываться в голове. — Моя мать — ваша дочь… То есть, вы мне дед родной?
— Именно, — сурово подтвердил Ворон.
— Так… — он решительно не знал, что сказать, поэтому брякнул какую-то глупость. — Зачем же вы тогда живёте в этой… берлоге?
Новоявленный дед рассмеялся:
— А где, по-твоему, должен жить чёрный колдун восьмисот лет от роду? В бельэтаже на Петровском? Здесь моё место, мои корни, и ходу мене отсюда нет.
— А городские власти не тревожат сносом? — полюбопытствовал Ивенский, в эту минуту ему легче было говорить об отвлечённом. — Очень уж вы в ансамбль не вписываетесь.
— Ха! Пусть только посмеют. Скорее уж я всю Пальмиру снесу, чем они мой дом. Тронь его — и остров в топь уйдёт. Вот давеча, в триста тридцать третьем году, привязались ко мне с прошением: перенеси да перенеси забор, чтобы вперёд не выступал, чтобы окна в улицу глядели, и фасад в ряд с соседями был. До того надоели — ладно, перенёс в осень. И что? Едва весь город в море не смыло.[21] Так-то. Теперь уж не докучают… Ну, ещё о жилье поговорим, или спросишь о главном?
— Спрошу, — решился Ивенский, чувствуя, что мысли его для колдуна не тайна. — А что мать моя, она жива?
— А как же? — удивился колдун. — Что с ней, оглашенной, станется? Как сбежала от отца твоего с оперным музыкантом, так и поселилась в Нижних Землях.[22] Она, вишь, в Маленькой Голландии росла, а жить желает в большой, и воля отцовская ей не указ. Одно слово — ведьма! На ведьму управы нет.
— Настоящая ведьма, — уточнил Роман Григорьевич, — или вы её так браните?
— Ясно, настоящая. Посильнее многих будет, особенно перед… гм… тебе не надо знать. Бывало, так разбушуется — крыши с домов сносит ураганом! Ещё при Елизавете Петровне…
— Когда?! — в ужасе перебил Ивенский. — Да сколько же ей лет?
Колдун всерьёз задумался.
— Это посчитать надо… Так. Родилась она в год, когда Василий Иванович играл свадьбу с Глинской…
— Не надо, не считайте, — взмолился Роман Григорьевич, чувствуя, что голова идёт кругом. Он решительно не понимал, зачем его папеньке вздумалось брать в жёны такую древнюю старуху.
И снова его мысли не укрылись от деда-чародея. Не смотря на свои восемьсот, он легко, как молодой, поднялся с кресла, отомкнул ключом сундук…
— На-ко, взгляни на маменьку свою! Хороший портрет, папаша твой лично у Брюллова Карла Павловича заказывал.
Ивенский взглянул. С портрета на него смотрела, чуть улыбаясь, изысканнейшая юная красавица в глубоком декольте, и неважно, что один глаз был серый, другой жёлтый, это её не портило. Некоторое время Роман Григорьевич пристально вглядывался в тонкие женские черты, которые, по сути, должен был бы воспринимать как родные. Потом положил миниатюру на стол, изображением вниз, и попросил:
— Уберите! — ему показалось, что жёлтый глаз начал насмешливо подмигивать.
Колдун портрет спрятал, вздохнул.
— А ведь ты похож на неё, до чего похож — я бы на улице узнал… В обиде, что бросила тебя?
— Вовсе нет, — передёрнул плечами Ивенский — Мне прекрасно жилось с папенькой, — и добавил мстительно, — особенно когда оказывался убит очередной мой гувернёр… Знаете, я пойду, пожалуй. Меня помощник дожидается, как бы не стал звать городовых, что я пропал.
— Подожди! — Ворон резко уцепил его за плечо. — Прежде чем уйдёшь, обещай оставить своё расследование! Я не хочу хоронить единственного внука!
— Нет, — возразил Роман Григорьевич спокойно. — Я буду продолжать расследование, пока не раскрою это дело или не погибну. Для меня это теперь вопрос чести, не желаю выглядеть трусом в собственных глазах.
Колдун в сердцах шарахнул кулаком по столу, так что на полках что-то жалобно звякнуло.
— Вот упрямая гулльвейгская порода![23] Угораздило же связаться по дурости!.. Ну, ладно, не хочешь добром, придётся принуждением… — с этими словами колдун выхватил из глиняного горшка, мирно стоящего на столе, пригоршню серно-жёлтого порошка, кинул внуку в лицо. — Забудь! Всё забудь, что знаешь недоброго!
— Так быстро он это проделал — Роман Григорьевич ни помешать не успел, ни отстраниться, ни лицо прикрыть.
— Ну, вот ещё! — яростно прошипел он сквозь навернувшиеся слёзы, гадкий порошок щипал глаза. — Не стану я ничего забывать, не надейтесь! — и отчаянно расчихался.
— Как не станешь? — заметно опешил колдун, видно он ждал от своей жертвы иной реакции.
— Да так и не стану! Помнить буду! — бросил Ивенский сердито и в сердцах плюнул прямо на пол — колдовской порошок наполнил рот едкой горечью.
В том месте, где его плевок коснулся земли, взметнулся вдруг меленький язычок зелёного пламени. Роман Григорьевич этому не удивился ни капли — подумаешь, мало ли что может твориться в доме колдуна. Зато сам колдун воззрился на огонёк, как на великое чудо. Потом вдруг схватил гостя за плечи, увлёк к окну.
Ознакомительная версия.
