Вдруг землетрясение прекратилось. И люди так же внезапно остановились. Робкая надежда на спасение затеплилась в их сердцах, но через мгновение они увидели, как со стороны залива на город надвигается гигантская, почти до самого неба, волна, от которой уже точно было не спастись. Кто-то умер от разрыва сердца сразу, кто-то, упав на колени, неистово молился, отчаянно взывая о спасении, кто-то просто обнял родных, взял на руки малолетних детей и, набрав в грудь побольше воздуха, ждал развязки. Волна обрушилась на город, разбила его вдребезги, накрыла толщей соленой воды, будто заметая следы ужасного преступления, и двинулась дальше, уничтожая все живое и неживое на своем пути. Страна Раш погибла.
В это время в пещере, в специально оборудованном бункере, Белый Император вместе со своей семьей и ближайшими помощниками получал ежеминутные доклады о том, что происходит на Земле. Расчеты его ученых оказались верными: метеорит врезался в океанскую гладь на сумасшедшей скорости, выбил многокилометровую впадину в морском дне, вызвав невиданное по силе землетрясение и цунами. Это была катастрофа вселенского масштаба, и даже если он выживет, то никогда не увидит ни своей страны, ни всего того, что раньше можно было назвать словом «родина». Его цивилизация погибла, и все теперь надо было начинать сначала. Страна Раш более не существовала, а, значит, и он не был более Белым Императором. Теперь от его силы воли и духа зависит, сохранит ли он за собой лидерство, на которое могут покуситься все те, кого он раньше считал абсолютно преданными и лояльными. Впервые за много лет сжимая в объятиях младшую дочь, которой едва исполнилось семь, он шептал ей какие-то добрые слова. Жена смотрела на него с любовью и надеждой, а в углу тихо плакала прекрасная Танцовщица, которая только начала жить, а уже все потеряла. Белый Император с грустью и жалостью смотрел на свою возлюбленную. Сейчас он не мог ее утешить. Но он это обязательно сделает, как только утвердится в положении вождя этого маленького сообщества. Он снял со своей шеи массивную золотую цепь, на которой вместо медальона висел магический перстень власти, переданный ему Верховным Жрецом накануне эвакуации из обреченной столицы. Он надел его на указательный палец правой руки и почувствовал, как все естество наполняется невиданной доселе силой и уверенностью в своей избранности.
«Мигом единым пролетели столетия, когда попущено было Людям устраивать жизнь по своим желаниям, решать судьбу Рода Человеческого по несовершенным человеческим законам…
Как сон пустой времена Своеволия Человеков прошли и не вернутся…
Настает Время исполнения слов Пророков, а затем, после многих испытаний, и Вечные Времена Исполнения Воли Божией… Долгожданное Время, в котором нам с вами скоро жить, названо древними пророками:
ДЕРЖАВА БЕЛОГО ЦАРЯ…»
Буквально через несколько мгновений он очнулся, и теперь постепенно приходил в себя. Первое, что пришло в голову, были строки из «Слова надежды», написанного в начале века русским философом Олегом Залесовым. Потом понемногу его глаза стали воспринимать окружающую действительность: впереди, метрах в двухстах, рядом с обочиной догорала машина.
«Наверняка моя, — подумал Труваров. — Но почему я здесь?»
Голова потихоньку начинала включаться в мыслительный процесс, и он смог восстановить картину происшедшего: услышал звук разбиваемого лобового стекла, потом боковым зрением увидел, как разлетелась на части голова сидящего рядом с ним охранника, забрызгав его кровью, а вот что же случилось потом? Машина, наверное, потеряла управление, несколько раз перевернулась, а он каким-то чудом вылетел из нее и упал сюда, в эту гору полиэтиленовых пакетов с мусором, которые и спасли ему жизнь, смягчив удар. Он тщательно ощупал себя с головы до ног: никаких переломов, вывихов, сильных ушибов и даже кровоточащих порезов. Исцарапаны руки, побаливает голова — но это все.
«Легко отделался, — подумал Евгений Викторович. — Яснее ясного — целились в меня. И что дальше?» — Он на всякий случай похлопал себя по карманам. Однажды лишившись в Таиланде денег и документов, он с тех пор все самое ценное носил с собой. Вроде бы все цело. Не зная, кто устроил на него охоту, он не решался объявиться живым. Кто знает, а вдруг его заказали сами власти? Тогда ждать помощи от московской милиции не стоит.
В общем, воспользовавшись тем, что взгляды всех очевидцев были прикованы к месту трагедии, горящему автомобилю и искореженным машинам, которым не повезло оказаться в эпицентре аварии, Евгений Викторович, укрывшись за мусорной кучей, привел себя в порядок. Стерев кровь с лица и открытых участков тела, он скинул запачканный плащ, вышел на дорогу и через несколько минут уже беседовал с водителем видавшего виды «форда», который, шумно пыхтя от натуги, двигался по дороге. Проезжая мимо того, что осталось от белого лимузина, Труваров увидел, как милиционеры размахивали руками, пытаясь что-то объяснить строгому мужчине в черном, который смотрел на них, как на недоумков.
«Скорая» уже уехала, на месте работали криминалисты и эксперты. Евгений Викторович перекрестился, поудобнее устроился на переднем сиденье, закрыл глаза и под ненавязчивое бормотание водителя-пенсионера, поносившего нынешнюю московскую власть, решил обдумать план дальнейших действий.
Главное, конечно, то, что он все-таки в Москве. А ведь уже не надеялся. Для него это крайне важно, так как связано с семейным преданием, которое из поколения в поколение передавалось в их роду по мужской линии, от отца к старшему сыну. Он услышал его в 21 год. Отец позвал Евгения в свой кабинет и рассказал удивительную историю:
— Не буду тебя утомлять длинными разговорами о нашей родословной. Откуда мы вышли и чьими потомками являемся, ты знаешь не хуже меня. Ну, вот. Есть старое предание, в суть которого я бы хотел тебя посвятить. — Отец поднялся, подошел к книжному стеллажу, нажал на один из томов, приведя в действие потайные пружины, и стеллаж отъехал в сторону, открыв вход в небольшую комнату, забитую старыми вещами и книгами. Николай Павлович прошел внутрь, взглядом приказав сыну следовать за ним, после чего дверь так же бесшумно закрылась. Сев в глубокое кресло, Труваров-старший достал из ящика большого дубового шкафа свернутый в рулон свиток, судя по цвету и фактуре бумаги, весьма преклонного возраста, развернул его и начал читать записанный на нем текст:
«Пророчество
(Изборск, 1666 год от Р.Х.)
Свидетельство сие записано со слов князя Михаила Всеволодовича Труварова
Это день был похож на все предыдущие дни моего добровольного отшельничества. Погруженный в чтение старинных книг, я мирно сидел в своей светелке, когда услышал шум и брань, доносившиеся со двора. Время было смутное. Церковная реформа разобщила народ. То тут, то там сторонников старой веры силой принуждали принять новые уложения. Но люди не понимали, чего от них хотят, и убегали в леса, прятались на болотах, а если и это не защищало от преследований Москвы, прибегали к самосожжению.
Выглянув в окно, я увидел, как дворовой сторож пытается отогнать стоящего у ворот старика, лица которого я не мог разглядеть. Что-то привлекло меня в облике странника, и я приказал Пафнутию впустить его в дом. Как потом выяснилось, этот человек шел из самой Москвы, спасаясь от преследовавших его патриарших ищеек. Я распорядился дать ему кров и ночлег, накормить как следует и отпустить с миром. Наш род никогда не был согласен с воцарением на русском престоле Романовых, а то, что Тишайший и его духовник Никон сотворили с верой, вызывало глубокое отвращение.
На следующее утро слуга доложил, что старец перед уходом хочет поблагодарить меня за гостеприимство. Что ж, решил я, с меня не убудет. Коли сделал раз богоугодное дело, негоже теперь привередничать. После чего погрузился в чтение древней рукописи, доставленной на прошлой неделе из Пскова. Через какое-то время я почувствовал, что не один в комнате. Оторвав взгляд от книги, я увидел перед собой старика в светлых одеждах отшельника, похожего больше на сказочного лесного жителя, чем на обычного крестьянина. Не знаю, с чем это было связано, но с его появлением в комнате стало светлее.
— Позволь мне поблагодарить тебя, боярин, за доброту твою. Дал отдых ты костям старым, уставшим от бегства ради спасения. — Старик, не дожидаясь приглашения, сел на высокий табурет с резной спинкой и оперся на свою палку, весьма странного вида: внешне обычная лесовина при ближайшем рассмотрении напоминала искусно сделанный посох, украшенный замысловатым узором. Он долго молчал, сидя тихо с прикрытыми глазами, и только его едва шевелящиеся губы говорили о том, что он не спит. Судя по всему, старик молился. Я не хотел ему мешать, всецело пребывая в его власти. Эта встреча была необычной хотя бы потому, что негоже мне, наследственному князю, терпеть присутствие рядом с собой этого, хоть и благообразного, смерда. Я чувствовал какое-то оцепенение, но это не пугало, а наоборот, давало ощущение спокойствия и умиротворения. Постепенно я начал погружаться в дрему, а старик продолжал тихо напевать (именно напевать) какие-то молитвы. Всем своим обликом он напоминал мне колдунов-волхвов из старых сказаний и притч. Его присутствие действовало на меня самым чудесным образом. Я был удивительно спокоен, а потом вдруг почувствовал, что веду со старцем беседу, при этом мы обменивались не словами, а мыслями. Я почему-то открыл ему душу, рассказав о несчастиях нашего рода, претерпевшего за последнюю сотню лет царский произвол, преследования и казни, разорение и воровство.
