ли убивать голыми руками и получил от спинного мозга уверенность. И мой разум от этой интуитивной уверенности забил тревогу. «Как так, — вопил он, — в прошлом я убивал людей?» «Неизвестно, — отвечало ему подсознание, — но видел и умеешь убивать!»
От всех этих сомнений меня отвлек опять же этот шпаненок, вернее то, что он повторял уже в третий раз:
— Вот он с тобой и разберется…
— Ты о чем? — спросил я.
— Говорю, вор в законе приезжает. Мы ему ксивы разные собираем. Вот он с тобой и разберется, узнаем какой ты законник, что в мусарне работаешь.
— Послушай, — мгновенно сообразил я, помня о том, что тело моего реципиента было без документов, — а продай мне паспорт. И вообще, давай я посмотрю — куплю что-то.
— А тебе можно доверять, ты же с мусорами крутишься?
Нет, этот шпаненок меня просто умиляет. Не буду его убивать.
— Мне можно доверять. Я тебе целых сто рублей заплачу.
— Ну пошли.
Мы пошли в хату, где жил этот телок с мамашей алкоголичкой. Общая неубраность, типичный для таких жилищ кисловатый запах, два топчана с тряпьем и стол из некрашеных досок. Три табурета и нетопленная печь.
Вот на печь и залез пацан, вытаскивая из-за трубы сверток. И в этом свертке кроме чужих документов нашелся мой воинский билет и удостоверение кандидата в КПСС.
Я протянул шпаненку документ, показал на фотографию.
— Так это ты на фото… — глупо сказал он.
— Нету нынче среди офицеров былого товарищества. Раньше, я помню, каждый офицер старался что-нибудь привнести в общее веселье. Поручик Данкель — служил такой, — так тот, бывало, разденется донага, ляжет на пол, воткнет себе в задницу хвост селедки и изображает русалку.
Человек-то хочет быть гигантом, а на самом деле он дерьмо.
«Похождения бравого солдата Швейка» — Ярослав Гашек
Не надо объяснять, что парня я все же отпустил, так как убедился, что местная гопота просто сдала ему ксивы на хранение. Расколов мелкого до донышка и узнав где и когда вор в законе из «самого Смоленска» будет устраивать сходку с местной шпаной, отпустил его. Отпустил, объяснив, что если сболтнет, то сами гопники поднимут его на ножи или, наоборот, оставят в живых, но опустят, отхарят в жопенцию. Парень был на малолетке и знает, какова жизнь у опущенных, у педерастов! Так что я был спокоен в отношении тайны.
Ну еще побывал у начальника угро, рассказал ему приглаженную и частичную правду о приезде за документами авторитета из областного центра. Договорились с утра собрать оперативную группу и взять их прямо на хате (на малине, как говорили в этом времени).
И ночью, будто в награду, мне приснился яркий, но отстраненный сон. Оказывается я, в отличие от реципиента, не был добросовестным солдатом. Более того, я был очень недобросовестным солдатом.
Не то что я не хотел служить. Обладая профессией, полученной в ДОСААФ, считал, что могу сразу приступать к боевым дежурствам, а не проводить время с новичками, которых учат радиоделу, работе на кличе азбукой Морзе и прочим премудростям армейского радиста. Что не избавляло меня от внеочередных нарядов. Почему-то наказание всегда приходилось отбывать в посудомойке. Гора алюминиевых мисок, покрытых противным жиром, так мне надоела, что я купил в ларьке лист ватмана, тушь, перья, посидел вечер в ленкомнате, а на другой день зашел в комнатушку старшины-сверхсрочника, Кухаренко, заведующего общепитом.
— Разрешите обратиться, товарищ старшина? — спросил я бодро.
— Обращайтесь, — приподнял на меня томный от жары и похмелья взгляд кухонный командир.
— Я хочу показать вам вот этот чертеж. Смотрите, в посудомойке у нас ежедневно работает наряд из трех человек. И все же посуда недостаточно чистая. Можно сделать автомат для мытья посуды. Видите, все просто: вначале посуда замачивается в камере, затем в следующем отсеке она на ленте транспортера попадает под горячий душ, потом — в сушку. Обслуживает автомат один человек — загружает с одного конца грязную посуду и вынимает с другого чистую.
Старшина радостно вскочил:
— Вот что значит новый призыв, грамотное пополнение. У вас, наверное, все восемь классов?
— Десять, — сказал я с достоинством.
— Да, что значит образование. Пойдемте к командиру полка, об этом надо ему доложить. Меньше всего я предполагал, что кухонные агрегаты интересуют командиров такого ранга. Но старшине видней. Если уж он скромную десятилетку считает образованием…
Командир полка — невысокий подполковник Нечипайло, принял мой чертеж с удовольствием. Видно было, что ему до тошноты скучно сидеть в штабе и заниматься служебными вопросами. Он почти в тех же словах выразил одобрение грамотности нового призыва и спросил:
— Что же нужно тебе, сынок, чтоб эта машина работала?
— Свободное время — думаю, за месяц управлюсь: возможность выхода из части — тут рядом заводишко небольшой, я там договорюсь о помощи с металлом, ну и местечко для работы. Да, еще небольшая сумма денег — придется подкупить кое-какие инструменты, шланги резиновые, в общем, в хозмаге посмотрю.
— Инструменты выдадут механики, денег выпишем, — а все остальное… — он позвонил в роту, — капитан, ты у себя? Зайди-ка ко мне.
В ожидании капитана подполковник распространялся о нехватке в полку грамотных и добросовестных солдат и офицеров. Единственной опорой он считал сверхсрочников, старшин и сержантов (институт прапорщиков тогда еще введен не был), но признавал, что у этих доблестных служак тоже грамотешки не хватает. Прибыл командир роты. Увидев меня, он довольно осклабился, уверенный, что я опять влип в какую-то историю и теперь внеочередными нарядами не отделаюсь. Капитан этот относился ко мне очень неодобрительно. Буквально в первые дни службы один «дембель» попросил меня сбегать за бутылкой. Старикам отказывать в такой мелочи неприлично, я махнул через забор, но на обратном пути неудачно напоролся на дежурного офицера, увидевшего мой оттопыренный карман. Он ввел меня в роту, держа эту злополучную бутылку, как факел с олимпийским огнем. У «дембелей», наблюдавших эту картину, вытянулись лица.
Ротный особой трагедии в моем появлении не узрел. Его интересовало, кто меня послал? Видно, кое на кого из старичков у капитана был большой зуб.
— Ну, рядовой, кончайте сочинять, что для себя. Что ж вы, один бы ее выпили, что ли? Говорите, кто послал, и идите, вы еще присягу не принимали, что с вас взять.
— Разрешите, — шагнул я к столу.
Пока я открывал бутылку и наливал в стакан, капитан вел себя мирно — он еще ничего не понимал. Когда я выпил второй стакан и начал сливать остатки, он взревел и
