ложились спать с наступлением сумерек, так и ложатся. И сегодня, и сто, и пятьсот лет назад. Улицы, за исключением центральных и близких к губернаторскому дому, погружены в полутьму. Фонарщиков, коих в Петербурге пруд пруди, в старой (а теперь опять новой) столице и днём с огнём не сыщешь, а уж вечером-то… Всегда можно отсидеться где-нибудь в кабаке, а потом объяснить начальству, что зажигал, мол, фонарь, да, видно, кто-то затушил.
В последние два месяца, правда, древняя столица стала оживать. Всё больше и больше народа ехали из Петербурга в Москву. Только не путешествовали, как господин Радищев, а просто бежали… И поодиночке, и семьями. С любовницами и престарелыми тётеньками, мопсами и клавикордами. Хорошо было тем, кто имел дом в Москве. И тем у кого были московские родственники. Но где они, московские родственники и дома, пережившие пожар 1812 года?
Все гостиницы и постоялые дворы были переполнены петербуржскими чиновниками, не пожелавшими служить Временному правительству, офицерами, отказавшимися присягать непонятно кому, купцами. Господа московские обыватели сумели изрядно подзаработать, сдавая в наем собственные комнаты и даже углы. Так, в доме ткача Шерстобитова, в котором и раньше-то было негде повернуться, проживали два прапорщика, один подпоручик и миловидная женщина, приходившаяся кому-то из офицеров то ли сестрой, то ли любовницей. А на задворках, в баньке, которую оный ткач строил вместе с соседями, поселилась семья ювелира из восьми человек.
Москва прибавлялась не только благородными господами. Сюда притекло немало простого, ремесленного люда. Уж этим-то чего не заладилось с «народным правительством»? Были и такие, что прагматично хотели заработать. Там, где много людей, там много заказов. Логично. А остальные? Из-за многолюдства в Москву потянулся и другой народец. Стали прибывать шулера (ну, надо же господам досуг скоротать!), проститутки и совсем откровенные разбойники: мокрушники, медвежатники, гоп-стопники, бакланы и прочая шваль. И все заботы свалились на голову генерал-губернатора Голицына. Мало в Москве, что ли, своих бандитов? А из-за того, что народ живёт где попало и как попало, то тут, то там стали вспыхивать огни пожаров. А где, спрашивается, брать помещения и провиант для армейских полков, прибывающих в Москву? Из всего случившегося Дмитрий Владимирович отметил только один положительный момент — напрочь пропали все бездомные собаки…
Было и ещё кое-что, радовавшее глаз рачительного губернатора. Несмотря на зиму Москва отстраивалась гораздо быстрей, нежели раньше. И уже почти перестали зиять заплаты на её теле — пепелища, что более десяти лет оставались от Великого пожара. То тут, то там появлялись двух- и трёхэтажные дома и небольшие домики. Недостатка в рабочих руках не было. Столичные плотники, которые раньше лютым боем дрались с пришлыми крестьянскими отходниками, мирно пили вместе со вчерашними конкурентами. Вот только цены на брёвна и доски выросли раза в два. И брёвна поступали свежесрубленные, а не просушенные. Но для тех, кто не имел своего угла, это казалось несущественным. Главное — пережить зиму!
За какой-то месяц город разросся почти на столько же, на сколько это было за десять лет губернаторства Голицына. С разбойными людишками, правда, пришлось повозиться. Вместо стариков-сторожей, вооружённых колотушками, и инвалидов, гораздых спать в караульных будках, на ночные улицы было брошено несколько отрядов улан и пехоты. Каждый отряд сопровождали не унтер-, а обер-офицеры, которым вменялось в обязанность задерживать всех подозрительных личностей. А после десяти часов вечера движение было вообще запрещено! Понятно, что исключение составляли лекари, направлявшиеся к пациентам, роженицы, которых родственники везли (или вели) к бабкам-повитухам. Ну, и ещё те, кто имел при себе бумагу, подписанную либо самим императором, либо генерал-губернатором Голицыным. Нарушителей тащили в ближайший участок и начинали выяснять — куда, зачем и почему, милостивый государь — или, смотря по виду, — морда каторжная, вы направлялись? Ну, а если у кого хватало смелости или дурости оказать сопротивление…
После десятка повешенных уголовничков на улицах стало тихо и спокойно. Правда, светское общество восприняло идею «комендантского» часа отрицательно. Любители полуночных балов и раутов сильно возмущались. А два лихих капитана, возвращавшихся с какого-то бала, попытались проткнуть шпагами караульного подпоручика. Но подчинённые младшего офицера, вместо того чтобы, не вмешиваясь, позволить господам благородно помахать клинками, поступили очень неблагородно. У одного капитана выбили прикладом саблю (попутно сломав и руку), а второго, который схватился за пистолеты, тут же и застрелили. И, что существенно, после проведённого расследования никто не был наказан. А подпоручика произвели в поручики. После подобного карамболя балы стали начинаться засветло, а заканчиваться, как и положено, часов в девять. Чтобы у господ балетоманов было время разъехаться по домам и квартирам. Теперь уж действительно улицы Москвы с десяти вечера и до пяти утра казались вымершими.
Вот с такой вот диспозиции для обывателей и гостей столицы (ежели кто не спал ещё, а сидел у окошка, прихлёбывая кофий или водку и пялясь на пустынные улицы) казался странным довольно приличный отряд всадников, не похожих на ночной дозор. Во-первых, потому что чересчур многочисленный. Во-вторых, где же видано, чтобы патруль был такой «разнокалиберный»? Кто в шубе, кто в шинели, а кто и вообще — в одном мундире, но с генеральскими эполетами? В-третьих… Ну, это если кто-то сумел бы услышать обрывки разговора, то мешанина из русского и французского странной бы не показалась. А вот что означает Москва «Wcezorowanego»? [2] Слово «Москва», пусть и произнесённое с каким-то пшиканьем, понятно. Но почему пустынная зимняя Москва — это самое «wcezorowanego»?
Кто бы сейчас узнал в передовом всаднике великого князя Константина Павловича, который даже умудрился считаться русским императором в течение двух недель? У детишек покойного ныне императора Павла Петровича, разница в возрасте была очень даже приличная. Второй сын, Константин, вполне годился в отцы самому младшему — Михаилу.
Нелегко быть младшим братом в семье. Достигни ты хоть каких вершин, для старших ты всё равно остаёшься сопливым мальчишкой. Вот только если младший брат не стал в одночасье императором одного из крупнейших (и, несмотря ни на что, — сильнейших!) государств в мире.
Константин Павлович, великий князь, наместник императора в Царстве Польском, главнокомандующий Волынского и Литовского корпусов, кавалерийской дивизией, кавалер многих иностранных (российских, само собой, с рождения) орденов, прибыл в Москву. Узнав, что брат пока квартирует у губернатора, вместе со всей пышной свитой двинулся прямо к дому.
Подъехав к
