куда же именно попал. Лишь в том, что по-прежнему находится на воде, он не сомневался. Потому что на это указывало характерное покачивание.
* * *
Бывший снайпер спецназа Петр Ливанов вместе с Геннадием Давыдовым внимательно обследовал всю верхнюю палубу парусного корабля, пытаясь предугадать опасности, которые могут на нем таиться. То, что абордажная команда сдалась, а на мачтах и на открытой палубе галеона удалось перестрелять всех агрессивных англичан, еще не означало, что они совсем закончились. Ведь внизу, на батарейной палубе, в жилых помещениях команды и в трюмах, могли затаиться те из них, кто не принимали прямого участия в стычке, но и не желали пока сдаваться, чего-то выжидая. И их необходимо было обнаружить, чтобы обезвредить.
Когда они вдвоем с Давыдовым первыми поднялись на галеон, страхуя друг друга, некоторые раненые еще пытались оказывать сопротивление. Но, несколько точных выстрелов из винтовки успокоили их окончательно. И Геннадию даже не потребовалось применять свой ручной пулемет. Главный безопасник, конечно, покричал на английском языке вниз, в проем люка, чтобы все, кто там еще остался, выходили наверх с поднятыми руками, чтобы присоединиться к своим товарищам, которые уже сдались в плен. Вот только изнутри корабля на палубу поднялись всего лишь два десятка человек. И это явно не были все те, кто находился там во время боя. Артиллерийские расчеты старинных орудий галеона наверняка состояли не из одного человека. И кто-то еще должен был оставаться внутри, хотя матросы, которые вылезли наружу, утверждали, что никого внутри не осталось. Но, вполне возможно, они просто покрывали отказников.
Тех англичан, которые не желали вылезать, Давыдов предложил выкуривать дымовыми шашками. Но, за ними надо было возвращаться обратно на борт яхты. Когда санитары вместе с молодым доктором с эсминца прошлись по верхним палубам парусника, обнаружив и спустив на корму «Богини» еще нескольких раненых, а Давыдов ушел следом за ними, Ливанов остался в одиночестве. И он отчетливо понимал, что, в случае, если среди английских моряков, спрятавшихся внутри галеона, затесался хоть один самоубийца, последствия могут быть самыми тяжелыми. Ведь поджечь пороховой погреб, чтобы взорвать галеон, для такого отчаянного человека не составит никакого труда. Потому и возникала необходимость как можно быстрее нейтрализовать подобных «камикадзе», пока они не натворили глупостей. Если, конечно, самоубийцы где-то внутри все-таки находились, что, конечно, невозможно было предвидеть заранее.
Вот только лезть внутрь корабля самому через узкий люк по крутому деревянному трапу Ливанову совсем не хотелось. Там вполне могла поджидать какая-нибудь ловушка. Потому Петр просто захлопнул этот люк, взяв его на прицел, и оставив честь разбираться с проблемой матросам с эсминца. «А если кто-нибудь из англичан захочет выйти наружу, то постучит снизу и покричит. Тогда, может, и не убью», — решил снайпер, нервничая и ощущая себя на галеоне, как на пороховой бочке, чем он, в сущности, и являлся.
И потому Ливанов немного расслабился, когда на борт парусника поднялась досмотровая партия военных моряков. Усатый мичман попросил его сдать оружие и предъявить документы. На что Ливанов объяснил, что паспорт у него находится в каюте. Но, свою винтовку ему все-таки пришлось отдать на временное хранение вместе с ручным пулеметом, который ему оставил Давыдов. Правда, дорогую цейсовскую оптику Петру все-таки разрешили снять и унести с собой в каюту, куда мичман обещал обязательно наведаться, как только закончит осмотр парусника.
* * *
После того, как охранник с яхты, вооруженный автоматической снайперской винтовкой, сдал ее, а еще и ручной пулемет, мичман Федор Васильевич Яровой внимательно осмотрел оружие. Подобную винтовку он никогда не видел. На ней с правой стороны над магазином было выбито клеймо: «Heckler Koch», а с левой значилась какая-то аббревиатура: «PSG-1». Ручной пулемет тоже оказался интересным. Мичман и пулемета такого никогда не видал. Сделан он был явно на основе автомата конструкции Калашникова. Вот только имел удлиненный ствол с сошками на конце и оснащался вместительным барабанным магазином. Да и дата производства стояла непонятная: 1975.
Вообще, непонятного мичману во всем том, что он увидел вокруг себя, отчалив от борта эсминца, было очень много. Во-первых, тот разговор, который вел на катере особист с человеком в черном гидрокостюме, обрывки которого Федор Яровой слышал. Ведь из этого разговора следовали самые ужасные выводы: что время перемешалось, и что яхта с капиталистами прибыла из той реальности, где Советского Союза уже давно нет. Как такое возможно, Федор не мог понять. А тут еще Соловьев приказал осмотреть парусник, чтобы срочно арестовать всех, кто спрятался на нем.
Парусный корабль не выглядел большим. Всего в два раза длиннее, чем ширина транца кормы яхты, где он почему-то ошвартовался. Причем, использованы были не обычные швартовые концы, накинутые на кнехты, а самые настоящие абордажные крючья. А, учитывая трупы на палубах яхты и парусника, и наличие тех бородатых парней в старинной одежде, стоящих на яхтенной корме под конвоем, от которых воняло немытыми телами, как от животных, все это очень смахивало на нападение старинных пиратов. Вот только, откуда они? Федор не понимал.
Но, едва мичман поднялся на борт галеона, то сразу же почувствовал, что перед ним самый настоящий пиратский корабль, а не подделка. Такие запахи подделать было просто невозможно. Воняло прогнившей пенькой, плесенью, прелым деревом и мочой. К этим запахам добавлялся запах крови и того, что извергли наружу желудки умирающих перед смертью. Повсюду валялось старинное оружие. И досмотровой партии предстояло осмотреть на паруснике абсолютно все уголки. К тому же, особист приказал снять с мачт убитых, тела которых запутались при падении в такелаже, да так там и висели. Но, эту задачу мичман решил оставить на закуску.
Между тем, над океаном уже давно наступил поздний вечер. А темное небо, затянутое облачностью, не баловало пока ни луной, ни звездами. И, если на верхней палубе галеона света вполне хватало от прожекторов эсминца и яхты, то лезть внутрь парусника, в кромешную темноту, совсем не хотелось. Но, полезть пришлось. Как командир досмотровой группы, мичман хоть и опасался неожиданного удара клинком из темноты или пиратской пули, но все-таки спустился по скрипучему деревянному трапу первым, показывая пример своим матросам. В левой руке он держал электрический фонарик, а в правой сжимал пистолет «ТТ», который ему выдал оружейник на эсминце.
На батарейной палубе, где находились бронзовые пушки-кулеврины, калибром каждая, навскидку, дюймов пять, установленные на двухколесных деревянных лафетах, закрепленных к палубе канатами, никого не обнаружилось. Зато снизу, с жилой палубы для матросов, доносились голоса. Там шел спор между двумя англичанами.
— Знаешь, Джон, золота у нас в трюме столько набито, что если взять с собой все эти сокровища к дьяволу,
