суетился, а давал указания всем остальным, словно самым главным здесь был именно он. Убедившись, что обеда теперь не дождаться, Кардамонов поплелся в сторону камбуза, надеясь хоть там получить что-нибудь съестное.
* * *
Когда промышленник Марченко и его жена поднялись в верхний салон-бар, там уже находился банкир Альтман с молодой любовницей. Большой телевизор, упавший в шторм, так и валялся посередине. А бармена за стойкой не было. Но, его обязанности храбро взяла на себя Софья, распечатав упаковку с бутылками виски. Вот только посуда оказалась заперта в специальный шкафчик. Но, Софья нашла выход и из этой ситуации. Найдя на открытой полке целую упаковку пластиковых стаканчиков для кулера, девушка уверенно разлила алкоголь. А, учитывая, что под барной стойкой нашлись пакетики с кольцами из кальмаров, закуской посетители бара тоже оказались обеспечены.
— Присоединяйтесь! — сказал банкир, едва увидев чету Марченко.
— С удовольствием! — улыбнулся промышленник, опускаясь на мягкий диванчик. А его жена пристроилась рядом с ним. Софья налила и им, выдав по пакетику кальмарных колец. А Вера во все глаза смотрела сквозь панорамное остекление на большой военный корабль, освещенный электричеством.
— У них советский флаг, — заметил Альтман, отхлебнув виски из пластикового стаканчика.
— И что же? — не понял Марченко, тоже попробовав алкоголь и закусив колечком из кальмара.
— Так, может, они советские, — предположил банкир, выпив еще.
— Ну, это вряд ли. Как же они сохранялись все эти годы по-вашему? И где? — спросил промышленник, тоже выпив.
— Не знаю. Но, какие-то эти морячки непонятные. Предчувствие у меня на их счет нехорошее, — сказал Альтман.
— А меня вот англичане больше всего беспокоят, которые на нас напали. Не понимаю даже, откуда они взялись? — проговорил Марченко, прикончив еще четверть пластикового стаканчика виски.
— Я насчет них не волнуюсь, потому что англичане такие же капиталисты, как мы, а вот если эсминец и вправду советский, то это очень для нас опасно. Ведь там классовые враги! — воскликнул Альтман, подставив Софье пустой стаканчик, чтобы налила ему еще.
Но, промышленник не согласился с ним, сказав:
— Нет, ерунда все это! Ну, какие враги, если они нам, наоборот, помогают. На выручку пришли, за что этим морячкам спасибо большое сказать нужно. Да и вообще, Советский Союз был высшей точкой развития русской цивилизации. Мощнейшая страна получилась у Сталина. А сейчас что? Откатываемся обратно к временам гражданской войны, или даже Первой мировой?
Банкир сказал:
— Ну, я так не считаю. Помню, как за колбасой в детстве стоял. Дефицит был тотальный. А сейчас, благодаря рыночной экономике, товаров завались.
Но, Марченко, выпив еще, гнул свое:
— Зато мы сейчас по многим пунктам от торговли зависим, а сами мало чего производим. А вот Советский Союз имел мощнейшую промышленность и даже собственное станкостроение. И вообще, страна тогда развивалась сама по себе, без всякой внешней зависимости. У нас свой собственный проект развития имелся и свой особенный образ будущего. Русская цивилизация при социализме стала уникальной, примером для всех народов мы были. Потому к нам тогда другие страны и тянулись, а враги нас боялись. Вот только сейчас, когда санкциями нас прижали, начинаем снова постепенно понимать, кто нам враги, а кто наши друзья, и что-то производить сами опять начинаем.
На что банкир, отхлебнув еще виски из стаканчика, возразил:
— Нет. Я так не считаю. Мы такие же, как все остальные народы. Ничуть не лучше. А все люди мечтают только о личном счастье и благополучии. А на других им наплевать. Так и с Советским Союзом случилось. Озвучивали руководители лозунги уравниловки, братства и народного счастья, а сами, пользуясь служебным положением, рассовывали народное добро в это время себе по карманам и своей родне отсыпали. Вот и получилось то, что имеем.
Но, Марченко, чей дед был сталинистом, причем, партийным функционером высокого ранга при Сталине, и здесь с банкиром не согласился:
— Весь этот развал начался уже после смерти Сталина, а он бы такое никогда не допустил.
Тут снизу послышались грубые мужские голоса, и по трапу застучали шаги, а через несколько секунд в салон-бар ворвался мичман Федор Яровой с двумя автоматчиками, потребовав:
— Предъявите документы, господа!
Услышав необычное имя, Френсис Дрейк пытался понять, к поданным какого же государства попал в плен. Имя Дмитрий, да и фамилия с характерным окончанием указывала на уроженца Восточной Европы. «Кто этот лекарь? Поляк? Литовец? Или румын? Вот только ни у одной из этих стран нет океанского флота», — терялся в догадках капитан «Золотой лани».
А то, что сам он находится в плену, Дрейк понял сразу, едва молодой человек представился военным врачом. Ведь военный врач должен находиться именно на боевом корабле, который, вероятно, взял «Золотую лань» на абордаж. Френсис силился вспомнить последние события, но не смог, потому что удар пули не только совершенно лишил его сил, но и отшиб ему еще и память о том, что произошло недавно. Последним он запомнил невероятно красивое разноцветное свечение между водой и небом, раскинувшееся, словно огромный цветной парус, трепещущий на ветру, на половину горизонта прямо по курсу его галеона.
Пулевое ранение, которое Дрейк получил, и о котором говорил лекарь, означало, что произошло сражение. Значит, его победил в бою и забрал в плен экипаж какого-то военного корабля. Но, какого? Испанцев или португальцев, лютых врагов англичан, ни женщина со светлыми волосами, которая подошла к нему первой, как только он очнулся, ни врач с бледной кожей не напоминали. Может, они голландцы или французы? Но, тогда откуда льется столь необычный яркий свет, которым освещено все вокруг? Френсис понимал, что ни свечи, ни масляные фонари, ни факелы никогда не дадут такого необыкновенного ровного светового оттенка.
Да и все вокруг Дрейку казалось необыкновенным. Повращав своим здоровым правым глазом, он обнаружил, что лежит на невероятно мягком ложе с поверхностью из бежевой кожи великолепной выделки, абсолютно ровной и гладкой, без единого шва. Такого материала он не встречал никогда раньше. Но, еще больше Френсиса поражала огромная стеклянная панель, которая располагалась прямо напротив над его ногами. И это стекло выглядело настолько великолепно обработанным, что обладало абсолютной прозрачностью, не давая ни единого искажения.
Такого большого стеклянного окна, лишенного всяких внутренних рамок, свойственных витражам, которые имелись в некоторых соборах родной Англии, он еще никогда и нигде в своей жизни не видел. И за этим великолепным стеклом угадывались необычные контуры мачт огромного корабля, освещенного невероятно яркими фонарями. Но, опять же, вовсе не такими, к которым привык Дрейк, а горящими ровным светом без всякого мерцания, подобно тому удивительному свечению, которое наполняло помещение, где он находился. И Френсис все еще не понимал,
