Комната была маленькой, с небольшим окном, закрытым ставнями. Судя по запаху, постояльцы справляли нужду прямо в ее углах.
– Подожди! – окликнул Альберт хозяйку. – Помоги снять кольчугу.
Историк сбросил перчатки, снял наручи, наклонился, и хозяйка стащила кольчугу через голову.
– Пусть мне принесут поесть сюда… Хотя нет, здесь слишком воняет, чтобы можно было есть. Я скоро спущусь вниз, пусть приготовят что-нибудь хорошее, – сказал Альберт и недоверчиво посмотрел на хозяйку.
– Вам рыбу или мясо?
– Мясо с чем-нибудь.
– Да, мессир. А вечером я принесу простыни и жаровню, чтобы согреть комнату.
– И еще раздобудь мне чистое нижнее белье и принеси вечером. И пусть после ужина у меня возьмут и постирают гамбезон, а рано утром принесут в комнату. С рассветом я отправлюсь в путь.
– Как прикажете.
Альберт постоял у окна, любуясь внутренним двориком, где копошились в грязи несколько свиней и бегали рыжие куры, потом разлегся на соломенном тюфяке, догадываясь, что ночью будет покусан клопами, но делать было нечего. Много бы дал сейчас Альберт за простой номер в современном отеле. И не надо много звезд, не надо телевизора: Альберт все равно его не смотрел. Достаточно чистой постели, душа, туалета и свежего воздуха. И уж точно без разницы, какой вид из окна, и пусть даже будет шумно. Лишь бы не было ощущения, что ложишься спать в привокзальном сортире.
Примерно через час, после того, как хозяин принес поклажу, Альберт почувствовал, что пора перекусить. Он надел на шею кинжал на шнурке – основной столовый прибор Средневековья – и спустился в харчевню. Зал был уже полон, и на больших гвоздях, забитых в стену, висели линялые куртки, плащи и котомки. Самый разношерстный люд ел и пил, рассевшись на лавках за двумя длинными столами. Хотя больше пил, чем ел – пиво из больших кружек и вино из маленьких, то и дело подливая из кувшинов. Альберт попросил хозяина поставить в углу отдельный стол, и ему тут же собрали его, положив на козлы крышку от бочки. Усевшись на табурет, Альберт налил красного вина из принесенного кувшина в глиняную, в жирных пятнах кружку и отхлебнул немного на пробу. Вино понравилось, и он залпом осушил оставшееся. Стало веселее, но не слишком. Историк вдруг пожалел, что расстался со своими попутчиками, выбранное направление больше не казалось ему правильным, и он еще несколько раз доливал себе вина, пока порядком не захмелел.
Тем временем принесли приличный кусок отварной говядины, жареные бобы с салом и половину пирога с сыром. Альберт ел долго и обстоятельно, за неимением еще не выдуманной вилки ловко орудуя кинжалом и ложкой, и трапеза на время примирила его с непростым положением. Покончив с едой, он откинулся на табурете, прислонился спиной к стене, и стал наблюдать за напивающимся людом. Постепенно прежнее мрачное выражение вернулось на его лицо. Факел, воткнутый в кольцо на стене рядом, потрескивал и чадил, внося смолянистые нотки в общий запах таверны, где кислый дух давно не мытых тел смешивался с дымом от камина, а через открытую дверь кухни несло жареным салом и гарью.
За столами сидело в общей сложности человек двадцать, в основном они орудовали ложками в глиняных мисках, ели кто суп, а кто кашу, и только двоим, видимо, побогаче, хозяйка принесла на больших кусках подсушенного хлеба дымящееся мясо. Однако же и выпивалось немало: взрывы грубого смеха становились все раскатистее.
Входная дверь приоткрылась, впустив поток холодного воздуха, от которого затрепетало пламя факелов, и в таверну вошел монах в черной рясе. Он откинул капюшон, открыв немолодое, красное от холода лицо, и огляделся. Все лавки были заняты. Тогда он внимательно посмотрел на Альберта, подпиравшего локтем щеку, и тихо шепнул что-то хозяину гостиницы. Тот развел руками и молча кивнул на кучу соломы в углу. Помявшись, монах направился было туда, но Альберт окликнул его и жестом пригласил за свой стол, попутно ухватив хозяина за рукав.
– Еще один табурет! – сказал историк, с любопытством разглядывая странника. Возвращаться в комнату не хотелось, а скоротать время с монахом, судя по лицу, не обделенного интеллектом, было бы занятно.
– Садись. Откуда ты? – спросил Альберт. – Выпьешь вина?
– Спасибо, благородный рыцарь. Если вы угостите меня вином и хлебом, я обязательно помолюсь за вас в своем монастыре. Я из аббатства бенедиктинцев недалеко от Тура.
Альберт прикинул, что монах прошел от своего монастыря километров сто, если двигался на запад вдоль реки.
– Неблизкий путь ты проделал пешком… И как тебя зовут?
– Меня зовут Валентин, я богослов и философ. А путь свой я проделал на осле. И надеюсь, этой ночью его не украдут из стойла, и я смогу продолжить намеченный путь, – ответил монах, принимая из рук хозяина кружку с горячим вином.
– Куда держишь путь?
– Хорошо с холода выпить горячего вина с гвоздикой и корицей… – пробормотал Валентин, когда хозяин навис над столом в ожидании заказа. – Подай мне мясную похлебку, если таковая имеется, а если нет, то какой-нибудь каши.
– Принеси-ка ему бобов с салом и сырный пирог, как приносил мне, – добавил Альберт. – Я угощаю.
Валентин прижал губы к кружке и долго пил маленькими жадными глоточками. Блаженно прикрытые глаза застилал душистый парок.
– Три дня прошло с тех пор, как я покинул аббатство, – наконец произнес он уже другим, потеплевшим голосом. – К счастью, ни разбойников, ни англичан на своем пути я не встретил, хвала Господу нашему.
– А куда путь-то держите? – Альберт сам не заметил, как под действием неуловимого обаяния монаха сбросил напускную грубость рыцаря и перешел на 'вы'.
Богослов замешкался, виновато опустил глаза и ответил:
– Мне надо в Брессюир. А скажите, благородный рыцарь, как вы думаете, освободит ли Бертран этот город?
Альберт вздрогнул. Несомненно, само провидение послало ему этого монаха.
– Обязательно, – ответил он. – Но, думаю, не сейчас, а несколько позже. Надо подождать.
– Ждать нельзя… Монах нашего ордена, более того, нашего аббатства, оказался в беде, – лицо богослова болезненно исказилось.
– Вы хотите его спасти? – Альберт зачем-то перешел на шепот.
– Мне надо с ним хотя бы поговорить… Однако если наши рыцари займут город, можно попытаться и спасти. Вы поняли о ком я говорю?
Подошла хозяйка и уставила стол тарелками. Валентин как будто сразу потерял аппетит и ел медленно, а историк откинулся и лихорадочно думал, как воспользоваться ситуацией.
– О чем же вы будете говорить? – осторожно осведомился он. – Или вы хотите его исповедовать? Неделю назад вы не могли знать о французском наступлении.
– Не знал, это верно. Но милостивый Бог не оставляет, когда ему молятся, и кто знает, может, мне удастся спасти Стефана, умнейшего человека, по злому навету упрятанному в темницу. Но рассказать его историю непросто, а смысл моего послания Стефану вряд ли будет вам ясен. Слишком заметно, что вы человек войны, а не науки. Вижу, что вы уже слышали об этом монахе, только ради Бога, не верьте слухам!
– Теперь мой долг рыцаря требует, чтобы я помог вам. Я решил сопровождать вас до Брессюира, чтобы дорогой вы были в безопасности, – развязно сказал Альберт, стараясь казаться еще пьянее. – По обе стороны реки еще много английских солдат, в том числе тех, кто бежит от справедливого возмездия, и таких надо опасаться больше всего.
Монах склонил голову.
– Я буду признателен вам, благородный рыцарь. К сожалению, даже монахи нынче не могут без опаски передвигаться по дорогам. Но я заметил: выговор у вас немного… Вы родом из Нормандии или из Бретани? – глаза священника странно блеснули.
– Да, я бретонец. К тому же пробыл в английском плену три года, пока мои родные собирали выкуп. И действительно немного привязался их выговор. Но уже этой осенью я откликнулся на призыв Дю Геклена и бился с ним рядом, отстав из-за ранения оруженосца. Но я не сомневаюсь, что коннетабль, который сейчас под Сен-Мором, выполнит свой долг перед королем и без меня, я же выполню свой долг перед Богом, проводив вас до крепости Брессюир.
– Я с благодарностью принимаю вашу помощь, – сказал монах, но голову склонил набок, словно не до конца доверяя.
– Вашего ослика можете пока оставить в стойле на попечении хозяина. У меня есть для вас лошадь. Монахам вашего ордена не запрещено передвигаться на лошадях? – Альберт уже перекрикивал шум ссоры, завязывающейся за одним из столов. Он порядком осоловел и не замечал гвалта в таверне.
– Папа Гонорий III разрешил монахам ездить верхом, – последовал ответ.
– Хорошо… Тогда уж предлагаю и переночевать в моей комнате.
– Не откажусь разделить с вами не только пищу, но и кров, – почтительно ответил Валентин.
– А вы расскажете что-нибудь интересное на ночь. Ведь этот Стефан, судя по слухам, – алхимик? Да и вам, наверное, эта наука не чужда? – спросил Альберт, поднимаясь, и остановил пробегающую мимо с кружками жену хозяина: – Мне нужен свет в комнате. Простынь, одеяла или шкуры. А также жаровня. И еще вина.
