Сойдя с поезда в Сомюре, Альберт взял такси и направился на набережную Мэйо: судя по всему, именно там раньше проходила городская стена. Отсюда уже хорошо был виден замок – он был почти таким же, как в прошлом, из светлого туфа, покоряющий воображение своими сказочными башнями. Но, конечно, постарел. Впрочем, старил его скорее город. Теперь все вокруг было другое, и замок казался если не лишним, то каким-то слишком большим для маленького современного города, словно совестил всю округу: дескать, что же вы, ничего лучше меня, старика, не смогли построить? В прошлом главенствовавший и являвшийся высшей неподсудной силой замок, почти обитель богов, ныне напоминал воина, когда-то могучего, но теперь сидящего в кресле-каталке. Домашним надо работать и не до воспоминаний, и только дети иногда подбегают, устав от своих игр, садятся рядом и просят рассказать что-нибудь о подвигах, осадах и рыцарях.
Конечно, этот замок – в какой-то степени кормилец города, но это совсем не то, что для рыбака море. Скорее, возникают ассоциации с генеральской пенсией, которую этот генерал, в силу скромного образа жизни, раздает многочисленным домочадцам.
Река давно изменила русло, мост уже стал другим, гораздо больше, красивее, да и не единственным. Альберту вздумалось было отыскать то место, где он прятался в кустах, наблюдая за солдатами Дю Геклена, но идти было далеко, да и застроено все давным-давно, ничего уже не найти.
Неожиданно почувствовав себя очень старым, ибо вспоминал события многовековой давности, как вчерашний день, Альберт направился к замку, рассчитывая где-нибудь там и пообедать. Для этого пришлось взбираться на холм по витым улочкам, и на пригорке он нашел небольшое кафе, похожее на павильон, совмещающее в себе блинную и магазин сувениров. Оттуда прекрасно было видно замок и часть города, а также Луару, и, пока готовились блины, он любовался окрестностями и исследовал интернет на предмет информации о Зеркальном Дьяволе. И хоть не нашел ничего интересного, зато блины были съедены во внушительном количестве. Спускаясь обратно с замкового холма, Альберт радовался, что идти теперь надо вниз.
Любопытство было удовлетворено, удалось развеяться, а дорога успокоила нервы. На следующий день был намечен визит в Брессюир.
Возвращался Альберт тем же путем, через Тур, но уже слишком устал и на этот раз покинул вокзал лишь для того, чтобы где-нибудь посидеть в ожидании обратной электрички. Вдруг среди множества лиц мелькнуло одно очень знакомое, и Альберт не отводил взгляда, пока не понял, что это Антон Ольховский, сокурсник по университету. Они успели сдружиться во время археологической практики в Новгороде, по окончании же университета их дорожки разошлись, и Альберт слышал от кого-то, что Ольховский подался в коммерцию.
Антон тоже его узнал, расплылся в улыбке и неспешно, уверенно направился навстречу, издали протягивая широкую короткопалую ладонь. Бывшие сокурсники обменялись рукопожатиями, причем Антон даже приобнял Альберта, покровительственно похлопав по плечу. После нескольких общих фраз было решено выпить по чашке кофе в честь встречи.
– Весь день переговоры, так и город не посмотрю, – важно жаловался Антон, усаживаясь за столик у окна. – Но как все-таки тесен мир! Ты здесь какими судьбами?
– Кое-какие изыскания провожу, с историческими документами работаю, – ответил Альберт и неожиданно почувствовал, что это звучит как-то не солидно.
– И какая же тема?
– Столетняя война.
– И как, удалось погрузиться в атмосферу? – Ольховский подмигнул.
– Удалось… Можно сказать, что я провел много времени в средневековье, – серьезно ответил Альберт.
– Ты всегда много читал… Устал?
– Тяжело, потому что это для меня необычно. А ведь ты, кажется, на средневековье и специализировался? Еще помнишь что-нибудь?
Ольховский улыбнулся так, словно ему напомнили о давнем стыдном увлечении.
– Стараюсь забыть, – ответил он. – Голова всего не вмещает, столько надо по делам не упустить. Какие уж тут Средние Века…
– Я просто хотел обсудить одну тему, раз уж мы встретились…
– Не обижайся, но я далек от этого, – отрезал Антон, протирая салфеткой циферблат Ролекса. – Хотя тебе даже завидую. Сохранить такой интерес к истории, несмотря на все окружающие соблазны… Я вижу, у тебя до сих пор глаза горят, словно тебе жизненно важно точно знать, когда именно взят какой-нибудь норманнский замок.
– К сожалению, это так. Последнюю неделю для меня прошлое не менее важно, чем настоящее. Я действительно погрузился в прошлое очень глубоко, и исследования мои… страшны, – последнее слово вырвалось у Альберта совсем неожиданно.
Ольховский странно посмотрел на приятеля, а потом лицо его несколько раз дрогнуло, как от беззвучного, с трудом сдерживаемого смеха. Однако он не дал воли эмоциям, посерьезнел и сказал:
– Что ты знаешь о страхе, Альберт? Знаешь ли ты, как страшно ждать результатов тендера? Как страшно, если тебя поймают на откате? Или как страшно вложить деньги в доходное, но рискованное дело? Вот это страшно. Что касается твоих страхов, то они не материальны, а потому эфемерны, и в твоем случае, – он особо нажал на слово 'случай', как бы ставя диагноз, – речь идет о сублимации, когда человек пытается повысить собственную значимость за счет собственных же выдумок. Хотя допускаю, что тебе сейчас действительно кажется, что твои исследования, так сказать, страшны.
Ольховский поднял чашку, поморщившись, сделал глоток кофе и снова поглядел на Альберта. Слова больше не шли, воцарилось молчание, и на лице Антона выступило сожаление о сказанной бестактности. Альберт же подумал, что в рассуждениях знакомого есть доля истины. Особенно если учесть, что характер перемещений во времени по-прежнему не ясен. До сих пор нельзя с полной уверенностью утверждать, что все эти перемещения происходят с ним, а не внутри его головы. В конце концов, Крушаль может и подыгрывать Альберту, преследуя какие-то свои цели. Если, конечно, и сам Крушаль не плод воображения.
– Кстати, ты ведь мечтал съездить в Тур. Помню, ты работу писал по этому городу и материалы собирал о строительстве собора Святого Готьена, – рассеяно перевел разговор Альберт. – Очень тебя интересовало, почему он так долго строился – целых три века…
– Это еще что, в Лионе с собор строили с X по XVI век.
– И почему же? – спросил Альберт. – Теперь знаешь?
– Теперь знаю: денег не хватало. То, что соборы строились верой и рвением – это все чушь.
– Как это, верой и рвением?
– Ну, дескать, власть бесплатно поставляла материалы, а трудились на строительстве бесплатные работники либо из подневольных, либо из свободных людей, посвящавших труд Богу. Нет, строительство соборов стоило дорого, баснословно дорого, и это было одним из факторов, который сдерживал развитие экономики наряду с крестовыми походами. Краус написал неплохую работу на эту тему. Она называлась: 'Золото было раствором'.
– А вот скажи, если бы ты оказался в средневековье, тебе хотелось бы стать рыцарем, или все-таки ростовщиком? – спросил Альберт с подвохом.
– Я думаю это очевидно. Конечно, рыцарем, – ответил Ольховский не заметив сарказма. – Надо быть тем, за кем сила. А ростовщичество, если ты забыл, было смертным грехом, запрещенным и Новым и Ветхим Заветом. Даже повышенные цены при торговле в кредит осуждалось как скрытое ростовщичество. Правда, в высоком средневековье ситуация стала меняться, и вот уже ломбардцы открывают ломбарды, а …
– А в 1370-м какая была ситуация?
– О, это уже фирмы и компании, переводные вексели и страхование грузов. По большей части все это шло из Италии, из богатых городов, таких как Венеция. Но вообще, средневековые люди в общей массе не любили деньги.
– То есть?
– Отношение к деньгам было совсем другим. Это сейчас сложно понять, – Антон печально покачал головой, то ли сетуя на недальновидность средневековых людей, то ли жалея, что сейчас все по-другому. – Деньги не имели такого значения, как теперь. Нет, я не беру во внимание королей и кардиналов, я беру простых людей, таких, как ты. Так вот, большинство не только ни разу не держали в руках золотую монету, но даже не видели их в руках других. Те медяки, которые им изредка перепадали – ничего не решали в их жизни. А кроме того, в соответствии с церковной идеологией, быть богатым считалось стыдно. Это сейчас деньги – свобода. А тогда… Какая там свобода, когда все под Богом ходили, что с деньгами, что без…
– А ты сейчас не под Богом ходишь?
– Под Богом, – согласился Антон. – Только этот Бог милосерднее.
– Получается, излишки денег, сверх необходимого, отдавали, чтобы задобрить высшие силы? Церкви на строительство соборов и королям на поддержку крестовых походов.
– Так и было. Люди понимали, как коротка эта жизнь и вместо развития своего дела зачастую оплачивали хорошее место в жизни загробной, вечной. Поэтому, сам понимаешь, средневековая экономика оставляла желать лучшего.
