Ознакомительная версия.
Балмута хорошо поставленным командным голосом стал отдавать распоряжения. «Орудийная прислуга», сорвавшись с места, кинулась заряжать пушки.
В первой «опытной партии» было пять совершенно одинаковых образцов. Задача стояла простейшая: определить, при какой величине заряда ствол разорвется. Чтобы, упаси боже, в реальном бою не допустить оплошности, могущей повлиять на его исход.
А заодно мне хотелось проверить правильность утверждения, касающегося будто бы малой эффективности одного вида оружия, которое было придумано нашим знаменитым соотечественником в середине XVIII века. Я тут ничем не рисковал: подтвердится, что критики были правы, – просто не будем изготавливать такие пушки. Выяснится, что ошибались, – нам же лучше… Останется только опытным путем установить, до какой дистанции действует положительный эффект.
Мои люди действовали настолько четко, дружно и слаженно, что я испытал законную гордость. Не зря старался! Хотя, конечно, тут и немалая заслуга Тадеуша.
В считаные секунды пушки были заряжены. Затем пришла очередь клиньев-упоров, надежно зафиксировавших орудийные стволы в коробчатых лафетах. Вот уже насыпан порох в запальники, затем туда же вставлены тонкие фитили, различающиеся по длине… Я специально отдал такое распоряжение, чтобы слишком сильный грохот пушечного залпа не перепугал женщин. Пусть уж стреляют поочередно, небольшая задержка не помешает.
– Запаливай! – рявкнул Балмута.
Щелкнули огнива, с негромким шипением разгорелись крохотные язычки пламени, бегущего по шнурам…
– В укрытие! – раздалась новая зычная команда.
В мгновение ока орудийная прислуга оказалась за точно такой же стеной из бревен, как мы с Тадеушем, чуть не затоптав по пути немолодого грузного вахмистра. Судя по выражению лица Балмуты, ему очень хотелось обложить подчиненных крепчайшим польским матом, но, видимо, постеснялся делать это в присутствии «ясновельможного пана первого советника».
Огонь почти добрался до запальника первой пушки. Я вдруг с удивлением осознал, что очень волнуюсь! Ну как мальчишка, впервые тайком взрывавший в лесу самодельную петарду или охотничий патрон, стянутый из отцовского сейфа…
Грохот, раздавшийся в практически замкнутом пространстве, показался даже громче, чем он был на самом деле. Пушка изрыгнула плотный сизо-серый дым, в толще которого отчетливо виднелся ярко-оранжевый конус пламени. Запахло едкой кислятиной. Из середины деревянного щита, выкрашенного белой краской и установленного прямо напротив дульного среза, в двадцати пяти шагах, так и брызнули тонкие щепы. Он наверняка упал бы, если бы не был надежно подперт бревнами, вкопанными в землю.
Почти сразу же грянула вторая пушка, заряд которой был усилен примерно наполовину. Соответственно, шуму получилось больше, а ущерб, понесенный щитом, оказался существеннее. Выбоины буквально усеяли его среднюю часть.
Перед третьим выстрелом я на всякий случай прикрыл ладонями уши, приказав Тадеушу сделать то же самое. Поэтому грохот показался мне совсем несильным, а вид отдельных сквозных отверстий в щите доставил самое настоящее удовольствие.
«Маньяк-разрушитель!» – влез противный внутренний голос. Ясное дело, тут же отправленный по вполне определенному адресу.
Четвертый выстрел проделал в щите такие дыры, куда мог бы пролезть кулак. Я машинально отметил: «Выдержала двойной заряд…»
Пятый не причинил щиту практически никаких повреждений. Потому что ствол пушки разорвало на куски, часть которых с большой силой саданула по нашей защитной стенке, заставив нас с Тадеушем инстинктивно отпрянуть.
«А вот тройной – уже перебор…»
Взяв заранее припасенную мерную рейку, я прошелся вдоль щитов, внимательно оценивая вид и степень нанесенного ущерба. А также произведя измерения и диктуя данные Тадеушу. Тот, как примерный ученик, аккуратно записывал все мелом на гладко обструганной дощечке (не брать же с собой в «цитадель» бумагу, перья и чернильницу!).
– Готовить к стрельбе вторую партию! – управившись с этой работой, приказал я. – Величины зарядов – те же!
Торопливо выбежав из укрытия, подгоняемая вахмистром, прислуга рьяно принялась за дело. Через считаные минуты новые пять пушек с фитилями, торчащими из запальных отверстий, грозно уставились жерлами – только идеально круглыми, «обычными» – на запасные щиты.
– Командуйте, вахмистр! – сказал я Балмуте, вновь направляясь в укрытие. На этот раз Тадеуш последовал за мной без напоминания.
И опять загремели выстрелы, разделенные малыми промежутками. Только на сей раз уцелела даже пушка, куда забили тройной заряд пороха. Точнее, почти уцелела: на поверхности ствола образовались трещины. От полного разрушения и разлета обломков спасли лишь стяжные кольца.
«Так, рисковать не будем. Даже двойной заряд – и то много. От полутора до одной целой семидесяти пяти сотых… Хватит с лихвой!»
Я снова осмотрел щиты, не сдержав довольной улыбки. По всему выходило, что критики генерал-фельдцейхмейстера графа Шувалова были, мягко скажем, не совсем правы. При стрельбе пушек из первой партии получился существенно больший угол разлета картечи по горизонту! Стало быть, в бою будет обеспечено большее поражение живой силы противника…
«Почему же заявили, что никакого эффекта шуваловские гаубицы не дают? Что они бесполезны? Зависть, происки недоброжелателей или просто некомпетентность? Кто знает… Возможен и такой вариант: эффект наблюдался лишь на ближней дистанции, а уже на средней практически исчезал. Проверим!»
Бурный и сумасбродный XVIII век дал миру многих людей, чья жизнь была подобна ярко вспыхнувшему метеору.
Родившись в семье мелкопоместного дворянина, сделать умопомрачительную карьеру, стать в тридцать три года генерал-лейтенантом, чуть позже – сенатором Российской империи, а в тридцать пять лет получить графский титул – это, знаете ли, достижение! И пусть злые языки вволю шептались, что причиной тому – покровительство могущественного старшего брата (именно шептались, и то с опаской, ибо оный братец возглавлял Тайную канцелярию, наводившую ужас на всю державу), а кроме того – благоволение императрицы Елизаветы Петровны к его супруге, так ведь злые языки всегда найдут, к чему придраться. Святого и то вымажут с ног до головы.
Постельные утехи той же Елизаветы, фаворитом которой был двоюродный брат упомянутого сенатора и графа (по совместительству – меценат и будущий основатель Московского университета), конечно, тоже способствовали его карьере. К чему отрицать очевидное?
Ознакомительная версия.
