— Волка? — поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.
— Нет. Антуана Шастеля.
Сказано это было таким тоном, будто речь шла о самом Враге рода человеческого. Впрочем, Антуана Шастеля, лесничего и смотрителя охотничьих угодий, за глаза так и называли — Дьяволом. По слухам, в прошлом Дьявол был пиратом. Поговаривали также, будто смотритель много лет прожил у берберов, которые посвятили его в колдовские тайны. Странный, нелюдимый, он целыми неделями пропадал в Теназейрском лесу. И как только странный лесничий уходил в очередной обход, возле Жеводана появлялся Зверь.
Огюст д'Энваль почуял неладное, но Дьявол не пожелал встречаться с королевским егермейстером. Он исчез в лесной глуши, а на следующий день Зверь убил двух женщин, которые спешили на ярмарку…
Вдали показался Новый Мост, блеснула под солнцем серая гладь Сены, и я понял, что следует поторопить гражданина д'Энваля-младшего.
— Итак, сей Антуан Шастель был оборотнем?
— Не верите? — усмехнулся индеец. — Король тоже не поверил. Он отозвал деда и прислал взамен де Ботерна, полковника артиллерии. Он бросил против Зверя целую армию. С пушками…
— Ну и? — История наконец меня заинтересовала.
— Де Ботерн убил большого волка и даже получил награду. Но Зверь продолжал нападать. Это длилось еще два года. Тогда мой дед вместе с дядей вновь приехали в Бессейр. Они уговорили крестьян устроить облаву. Зверь был убит…
— Аминь, — присовокупил я.
— …Его убил Шастель-старший, отец смотрителя. Убил серебряной пулей. Зверь погиб, и с тех пор никто не видел Антуана Шастеля по прозвищу Дьявол.
Я улыбнулся. Понравилась не столько сама байка, сколько тон, которым она рассказана. Парень верил — и это было забавно.
Д'Энваль внимательно поглядел на меня и покачал головой:
— Странно, гражданин Люсон. Вы мне не поверили…
— Не вам, — вновь улыбнулся я. — Вашему дяде. Наверно, он был изрядный шутник.
— Значит, вы тоже шутили, когда рассказывали о Мишель Араужо?
От неожиданности я остановился. Гражданин д'Энваль взглянул мне прямо в глаза:
— В ту ночь, у кладбищенской стены, вы встретили девушку, которая была уже три дня мертва. Это правда?
Я медлил. В конце концов, было темно, я мог обознаться…
— Да. Это правда.
— Юлия верит только в науку. О-о, сколь она заблуждается! Я знаю — наука не может объяснить все. Она не может объяснить даже то, что люди видят своими глазами.
Я не нашелся, что ответить. Индеец был прав. Я видел погибшую девушку, и она казалась мне живой. Он видел меня — живого…
— Вы больше ничего не хотите рассказать мне, гражданин Люсон?
Парень не отводил взгляда. На мгновение я заколебался, но тут же понял — не стоит. Возможно, молодой индеец — единственный, кто поверит мне. Но это ничем не может помочь. Скорее напротив…
Я заставил себя усмехнуться и, не торопясь, направился дальше. Д'Энваль мгновение помедлил, а затем молча последовал за мной. Мы перешли мост и вновь остановились.
— Мне сейчас прямо, — индеец кивнул в сторону широкого бульвара. — Вам направо… Кстати, будет время, заезжайте в гости. Я живу на улице Вооруженного Человека. Очень современное название, правда? Найти меня легко, там есть единственный четырехэтажный дом, его называют Дом советника Клюше… Приятно было побеседовать, гражданин Люсон!
— Взаимно, — кивнул я. — Кстати, никак не могу припомнить… Откуда это? «Давно мне ведом терпкий вкус греха…»
— Как? — удивился он.
Я улыбнулся как можно беззаботнее:
— Какой-то монолог. «Давно мне ведом терпкий вкус греха, и пропасть черную уж зрю издалека…»
— «Черны грехи мои, но злато облаченья меня слепит и гонит прочь сомненья», — кивнул Д'Энваль. — Монолог кардинала Лотарингского. «Карл IX», акт первый. Сочинение гражданина Мари Шенье24. Из-за этого все и случилось…
Я вопросительно поглядел на него. Молодой человек пожал плечами:
— Неужели не слыхали? Четыре года назад гражданин Шенье представил эту пьесу в Королевский театр. Смею заметить, пьеса слабая, и часть актеров отказалась играть. Тогда гражданин Тальма обвинил их в измене народу и Революции. Этих бедняг назвали «черной эскадрой»…
— Да, помню…
Я ничего не знал об истории с пьесой Шенье, но о «черной эскадре» упомянул бедняга Вильбоа. «Черная эскадра», брошенная в тюрьму Маделонет…
— Гражданин Тальма добился постановки и доказал свой истинный патриотизм. О-о, сей гражданин — настоящий патриот!..
Теперь, когда речь не шла о Духе Перемен и о ненайденных «Илиадах», гражданин Д'Энваль разговаривал почти как обычный человек. Симпатичный парень, начитавшийся какой-то ерунды…
— Говорят, именно Шенье и Тальма потребовали от Конвента арестовать этих бедняг, — тихо проговорил индеец. — Не знаю… Я знаком с Шенье, он и его брат — очень честные люди, но Мари мнит себя новым Корнелем… Ну а Тальма… Бог ему судья!
Мы расстались, и я долго бродил по набережной, бездумно глядя на спокойную речную гладь, по которой неслышно скользили низкобортные черные баржи. Возвращаться в гостиницу под неусыпный надзор мадам Вязальщицы не тянуло. Впрочем, достойная гражданка скорее всего еще не вернулась с площади Революции, куда привезли очередную «связку». Людей считают «связками» — аристократов, лионских горожан, крестьян Вандеи, актеров Королевского театра… Что я мог сделать? Пока был жив, я пытался…
Холодный ветер внезапно ударил в лицо. Я остановился, посмотрел вверх на голубое безоблачное небо и горько усмехнулся. Обман! И тут обман! Неверная лазурь скрывает истинное Небо — серую неровную твердь, куда мне не было доступа…
Оставалось найти ближайшую книжную лавку, купить патриотическую пьесу гражданина Шенье и разобраться с цифрами на пергаментной бумаге. Да, это надо было сделать, но что-то не давало покоя, как тогда, после встречи с несчастным Шарлем Вильбоа.
Я медленно шел по набережной и перебирал события последних дней. Нет, ничего особенного не произошло. Правда, беспокоило молчание моих добрых «друзей» Амару и Вадье. Да и с де Батцем следовало что-то придумать… Но не это смущало. В конце концов, не поздно исчезнуть, вписать новое имя в пустом бланке гражданского свидетельства…
Я горько усмехнулся. Одно фальшивое имя вместо другого!.. Нет, не это главное. Главным были слова старой монахини, которые все эти дни не давали покоя. Сестра Тереза поняла, что со мною что-то не так. Через ее руки прошли тысячи больных, ее трудно, невозможно обмануть. «Вам надо к врачу, сын мой!» Она поняла, что я болен. Болен — но не мертв!
Я вновь остановился, почувствовав, как бешено забилось сердце. А если она права? Почему я так уверен, что там, у лионской дороги, глаза открыл мертвец, которого не пустили на Небо? Мне кажется… Нет, я это чувствую! Но ведь чувствам не всегда можно верить, люди сходят с ума, теряют рассудок, и тогда им мнится такое что не привидится в самом жутком кошмаре!
