— Да, ибо у меня есть доказательства.
— Необходимо ли, чтобы я могла предоставить ему эти доказательства и он по достоинству оценил их?
Потому что иначе за собственную безопасность я не дам и двух пенсов.
— Конечно, — согласился кардинал. — Вы скажете, что я опубликую донесения де Буа-Робера и маркиза де Ботрю о свидании герцога с королевой у супруги коннетабля в тот вечер, когда она устраивала у себя бал-маскарад. Вы уверите его, наконец, чтобы он нимало не сомневался в том, что мне все известно: он приехал туда в костюме Великого Могола, который намеревался надеть кавалер де Гиз и который он купил у де Гиза за три тысячи пистолей…
— Хорошо, Ваше Высокопреосвященство.
— Мне известны все подробности: как он вошел и затем вышел ночью из дворца, куда проник в костюме итальянского предсказателя…
Значит, де Ботрю и Буа-Робер извели не один лист бумаги, описывая похождения герцога. Что же они не предотвратили свидания, раз уж шли за герцогом буквально по пятам? Предпочли просто настучать по окончании дела?
— Вы ему скажите еще, чтобы он не сомневался в верности моих сведений, что под плащом на нем было надето широкое белое платье, усеянное блестками, черепами и костями крест-накрест (…представляю, герцог, наверное, выглядел в нем прелестно, не хуже, чем д'Артаньян в юбке в цветочек!..), так как в случае неожиданности он хотел выдать себя за приведение Белой Дамы, которая, как всем известно, появляется в Дувре перед каким-нибудь важным событием.
— Это все, Ваше Высокопреосвященство?
— Передайте ему, что мне также известны все подробности приключения в Амьене, что я велю составить из него небольшой роман, искусно написанный, с планом сада и портретами главных действующих лиц этой ночной сцены.
Брр-рр!
— Я передам ему это.
— Передайте ему еще, что Монтегю в моих руках, что Монтегю в Бастилии, хотя у него не перехватили, правда, никакого письма той особе, но пытка может вынудить его сказать то, что он знает, и… — сделал паузу кардинал, — даже то, чего не знает.
Это так, пытка — универсальное средство получения нужной информации. Эффективнее нее ничего еще не придумали. Но вот получить правдивую информацию во сто крат сложнее.
— Превосходно…
— И наконец прибавьте, что его светлость при поспешном отъезде с острова Рэ забыл в своей квартире некое письмо госпожи де Шеврез, которое сильно порочит королеву, ибо оно не только служит доказательством, что ее величество может любить врагов короля, но что она состоит и в заговоре с врагами Франции. Вы хорошо запомнили все, что я Вам сказал, не так ли?
Как я уже говорила, Его Высокопреосвященство не имел такой глупой привычки: доверять. Всегда, сколько помню, проверял.
— Ваше Высокопреосвященство, можете сами в этом убедиться: бал у супруги коннетабля, ночь в Лувре, вечер в Амьене, арест Монтегю, письмо госпожи де Шеврез.
— Верно, совершенно верно, — улыбнулся кардинал. — У Вас прекрасная память, миледи.
Приятно…
— Но если, несмотря на эти доводы, герцог не уступит? — задала я вполне резонный вопрос. — И будет по-прежнему угрожать Франции?
— Герцог влюблен, как безумец, или, вернее, как дурак, — горько возразил кардинал. — Подобно паладинам старого времени, он предпринял эту войну только для того, чтобы заслужить благосклонный взгляд своей дамы. Если он узнает, что война будет стоить чести, а быть может, и свободы даме его сердца, как он выражается, ручаюсь Вам, он дважды подумает, прежде чем решиться на нее.
Ваше Высокопреосвященство, как Вы правы и как не правы!
Вы переносите свои представления о любви на другого человека. Это для Вас честь и свобода любимой женщины выше всего… Боюсь, герцог больше любит свою любовь к королеве и может сделать из галантного наследия, оставленного нам паладинами старого времени, несколько иные выводы, чем можно было ожидать.
Такие, как он, могут с любовью в сердце довести владычицу своих помыслов до могилы, а потом вдохновенно оплакивать ее смерть всю свою жизнь, делая из этого увлекательного занятия роскошное представление одного актера. А у герцога есть для этого все необходимые атрибуты: часовня, портрет на алтаре под балдахином, ларец из-под подвесок, письма… Так что надо быть готовым ко всему.
Надо как-то объяснить это кардиналу.
— Но что, если… если он все-таки будет упорствовать?
— Если будет упорствовать? — переспросил кардинал. — Это маловероятно.
— Это возможно, — вложила я всю возможную убежденность в два слова.
— Если он будет упорствовать… — кардинал опустил веки и полностью ушел в себя. — Если он будет упорствовать, — еле шевельнул он губами, — то я буду надеяться на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.
А вот это классический пример намека.
Ты думаешь, что поняла, кидаешься выполнять, а потом тебе говорят: извините, сударыня, мы имели в виду извержение Везувия.
— Если бы Ваше Высокопреосвященство соблаговолило привести исторические примеры таких событий, — сказала я, изучая завитые страусовые перья на своей шляпе, — я, возможно, разделила бы Вашу уверенность в будущем…
— Если так, слушайте, — небрежно ответил кардинал. — В одна тысяча шестьсот десятом году, когда славной памяти король Генрих Четвертый, побуждаемый примерно такими же причинами, какие заставляют действовать герцога, собирался захватить Фландрию и Италию, чтобы сразу одновременно с двух сторон поразить Австрию — разве не произошло тогда событие, которое спасло Австрию? Почему бы королю Франции не посчастливилось так же, как императору?
Исторические примеры вещь опасная, а счастье — штука переменчивая.
— Ваше Высокопреосвящество изволит говорить об ударе кинжалом на улице Ферронери?
— Именно так, — невозмутимо подтвердил кардинал.
Воистину, у меня не было интересней и опасней разговора за всю мою деятельность!
— Ваше Высокопреосвященство не опасается, что казнь Равальяка наводит ужас на тех, кому на миг пришла бы мысль последовать его примеру?
Человек, в отличие от бутылки с ядом, как орудие убийства неудобен тем, что дорожит своей жизнью и склонен к рассуждениям…
— Во все времена и во всех государствах, — немного нравоучительно начал кардинал, — в особенности если эти государства раздирает религиозная вражда, находятся фанатики, которые ничего так не желают, как сделаться мучениками. Постойте, мне как раз пришло в голову, что именно теперь пуритане крайне озлоблены против герцога Бекингэма и их проповедники называют его антихристом.
Золотые слова. Но они могут благополучно ненавидеть Бекингэма еще лет пятьдесят без особого ущерба для его здоровья. Пороху всегда нужна искра.
