Всю зиму они по мере поступления техники и личного состава гоняли пополнение. Опытных кадров отчаянно не хватало. Командиры танков, окончившие скорые курсы, офицерский состав, до того служивший в пехоте, стрелки из резервистов, мехводы, которые до того только и сидели за рычагами трактора. Все это требовалось за зиму превратить в боеспособное подразделение. Получилось, по правде говоря, средне. Впрочем, как показывала практика, только настоящий бой способен показать, кто чего стоит.
И все же, такая служба гораздо лучше, ем постоянные бои, когда смерть постоянно ходит рядом, поэтому никто особо не жаловался. Так продолжалось до конца апреля, когда в войсках началась характерная суета – предвестник большого наступления.
По длинной глубокой транше двигалась представительная делегация. Не каждый день на передовой увидишь столько генералов и старших офицеров. Встречающиеся на пути солдаты почтительно уступали дорогу, прижимаясь к стенкам окопа, хотя глаза их отнюдь не светились радостью – генералы на переднем крае – верная примета будущего наступления. Впрочем, для того чтобы предсказать само наступление – не нужно было быть Нострадамусом: заканчивался апрель, весенняя грязь постепенно покрывалась зеленой травой, делая возможным перемещения больших масс пехоты и техники.
Впереди решительно шел невысокий, суховатый мужчина в форме со знаками различия генерала пехоты. Своего рода казус – хотя разного рода несуразицы в вермахте было более чем достаточно, как, наверное, и в любой другой армии мира – генерал пехоты командовал первой танковой группой. После позорной отставки Клейста – кто-то должен был ответить за окружение и гибель целого такового корпуса – именно его – Германа Гота – назначили на место последнего. Благо именно его корпус показал себя хорошо в то непростое время. Ему удалось форсировать Маас, закрепиться на французском берегу, отбросив заслон и даже продвинуться на десяток километров вглубь вражеской обороны, когда пришла весть о разгроме Гудериана, который был у него на правом фланге. В дальнейшем ему удалось не только удержать плацдарм, но даже расширить его, облегчая вермахту будущее продвижение вперёд. Ну а о том, что это продвижение будет никто не сомневался.
– Господин генерал! – молодой лейтенант вытянулся в воинском приветствии. Вермахт – оплот прусских военных традиций принимал нацистские нововведения крайне неохотно. – Лейтенант Отто Граубе!
– Не тянись лейтенант, не на плацу. Показывай лучше свое хозяйство.
– Вот наш передовой наблюдательный пост, можно рассмотреть передовую через стереотрубу. – лейтенант обернулся указал на позицию за изгибом окопа, над которой действительно торчали «рога» стереотрубы.
Танковый генерал жестом показал сопровождающим ждать на месте, а сам прильнул к окулярам. Несколько минут он, кряхтя и матерясь в полголоса рассматривал передний край вражеской обороны, хорошо подсвеченный утренним солнцем.
– А, дьявол, фуух. Не видно ни черта. – Гот отодвинулся от стереотрубы, распрямился после чего сделал несколько поворотных движений разминая затекшую спину. – Однако припекает.
Командующий 1-ой танковой группой снял фуражку и достав носовой платок вытер со лба выступивший пот. Не смотря на раннее утро, солнце припекало совсем не по-весеннему.
– А что, Отто, стреляют у тебя тут часто? Или прилично ведут себя лайми?
– Постреливают, господин генерал. Но не Верден.
– Да? А ну давай тогда так сделаем, – генерал жестом позвал совсем еще молодого солдата, стоящего в нескольких метрах дальше по траншее. – Поменяешься со своим генералом? Ты мне каску, а я тебе фуражку.
Рядовой бросил взгляд на своего лейтенанта – тот кивнул. Тогда рядовой снял шлем и протянул генералу, под шлемом оказались коротко остриженные пшеничного цвета волосы. В ответ тот отдал свою фуражку.
– Смотри не потеряй, – усмехнулся генерал. – Ариец.
После этого подхватил висящий на груди бинокль и легко заскочил на пирамиду патронных ящиков и аккуратно высунул голову над бруствером. Слева виднелся взорванный мост через канал, небольшой лесок. Напротив – ровная как стол местность, пересеченная несколькими рядами английских окопов. Правее – какая-то деревушка. Генерал бросил взгляд вниз, на карту в правой руке, как бы привязывая увиденное к условным обозначениям.
– Ага. Пети-Рёль-лес-Брен. Хорошее название.
Плоская местность идеально подходила для танкового удара. Одна беда – англичане тоже это понимали, поэтому всю зиму усиленно закапывались в землю.
– Ну что ж, – еще несколько минут спустя генерал спрыгнул на дно траншеи, достал карандаш и наскоро нанес на карту несколько пометок, – пожалуй, тут все. Возвращай фуражку, держи свой шлем, не пригодился он, к счастью.
Рядовой, все это время державший генеральский головной убор в руках, протянул его для обратного обмена.
– Ну что господа, – после того, как все желающие по очереди осмотрели передовой позиции врага, – тут мне все ясно. Предлагаю двигаться на следующий участок. И не стесняйтесь пригибать голову, еще не хватало, что бы нас тут англичане срисовали!
Тугая пружина вермахта ощутимо сжималась, накапливая потенциальную энергию, чтобы в нужный момент выпустить еще и смять врагов Третьего рейха.
Даже если бы он не знал, что именно на сегодня запланировано наступление – первое большое в 1941 году и призванное окончательно скинуть фигуру Бельгии с этой кровавой шахматной доски, Курт понял бы это гулу самолетных двигателей, давящих с неба на них, ползающих по бренной земле. Вернее, конечно, давили они в первую очередь на тех, кто находился по ту сторону фронта. Это на них сейчас начнут падать бомбы, делая это прекрасное майское утро совершенно отвратительным.
Обер-лейтенант глянул на часы. Подверчивающиеся стрелки показывали три часа ночи. Сна не было ни в одном глазу. С северо-запада стал доносится громовые раскаты. Понятное, дело что погода тут не причем. Там на узлы дорог, штабы, укрепления начали падать взрывающиеся посылки. Арт подготовка переднего края должна была начаться в четыре.
У него за спиной потихоньку начинало белеть небо. Это будет очень длинный день.
По полю неспешно ползли стальные коробки, то и дело выплевывая в окопавшихся впереди людей огненные приветы. Вокруг них прикрываясь броней, пригибаясь, а иногда залегая и постреливая в сторону врага бежали другие люди в серой форме. Изредка то тут, то там, в их порядках вставали султаны взрывов, кто-то падал, потом вставал. А кто-то оставался лежать на земле
Вот где-то впереди застрекотал пулемет – несколько человек в мышиной форме как будто натолкнулись на невидимую стену и неуклюже рухнули в траву. Танк, едущий в двадцати шагах левее останвился, довернул башню с коротким, но оттого не менее смертоносным дулом, и бахнул.
– Фугас, – перекрывая грохот выстрела, крикнул Курт заряжающему, – еще один туда же.
Это уже наводчику.
Неизвестно накрыли они пулемет, или его успели утащить, но с этой позиции французы больше не стреляли.
– Давай вперед понемногу.
Наступление продолжалось уже неделю. Вермахт медленно, но неотвратимо прогрызал одну оборонительную линию за другой, но конца им все не было. На фронте в пять сотен километров – а если не считать две сотни из них занимающих линией Мажино, штурмовать которую в лоб дураков не было – с каждой стороны толкались по полтора миллиона человек. Это создавало дичайшую плотность обороны, умножая на ноль мечты о стремительных танковых прорывах и маневренной войне.
По броне то и дело снаружи «стучали» – шальные пули по началу заставляли каждый раз вздрагивать, но человек ко всему привыкает.
Это был уже второй заход на укреплённый пункт бельгийцев за сегодня. О первом напоминали несколько застывших и чадящих коробок первой роты. Им сегодня с утра не повезло. После этого последовал методичный артналет по всем выявленным огневым точкам и вторая попытка.
