— Один, скрутить троих? Эдак мне солдат туда из гренадеров нужно будет набирать.
— Вот уж в чем нет никакой необходимости. Когда я по лесам на охоте пропадал, так при мне был один казак, с виду, невысок, без особой стати, но помнится для разогреву начали как‑то парни бороться, так он один четверых валял по земле очень даже занятно. Я тогда ему еще пять рублей пожаловал, больно уж порадовал он меня. Так он сказывал, что у них почитай каждый, бороться горазд. Вот такого молодца отыщи и пусть он твоих парней и обучает. А еще лучше, нескольких, пусть разные ухватки будут. А еще записать бы те ухватки, да с рисунками подробными, как хватать, как бросать, куда бить и составить учебник.
Петр говорил это имея весьма задумчивый вид, а потом взял перо, книжку средних размеров в кожаном переплете, и стал спешно что‑то записывать. Появилась у него с некоторых пор привычка, все время держать при себе вот эту книжицу, в которую он записывал те или иные мысли вдруг возникающие в голове. Уподобляться деду, и вести записи на любом подвернувшемся клочке бумаги ему не хотелось, вот и заказал себе такую.
Память, оно хорошо, но лучше бы записать, потому как многое забывается. Держал он ее под рукой всегда, даже когда находился на занятиях. В какой момент настигнет очередное озарение, он понятия не имел, но уже знал, что вовремя ухваченную за кончик мысль, всегда можно развить. Не все задумки были полезными. Многие имели ошибочное суждение, до чего додумывался либо он сам, либо разъясняли знающие люди. Однако, были и верные, правда зачастую требующие дополнительного обдумывания.
— Больно дорога затея, при пустой‑то казне, государь, — когда Петр отложил книжицу, продолжил сомневаться Ушаков. — Ты указываешь, чтобы смотрящие, да резиденты имели офицерские звания, соответствующие по табелю гвардейским, да с положенным жалованием.
— И это верно. Вот взять смотрящих. Ты ведь сразу о фискалах подумал, упраздненных нынче?
— О них, государь.
— И любой бы подумал. Но разница ведь ощутима. Фискалов все знали, они могли вмешиваться в дела, доносить о нарушениях, и при этом им не было положено жалование. При наличии же денежного содержания, количество лихоимцев, думающих о собственной выгоде, будет куда меньше. И потом, действовать они должны тайно, и никуда не влезая. Их задача добывать и переправлять сведения в твой следственный отдел. А для получения оных они будут пользоваться опять же тайными способами, кого запугают, кого на чем‑то мелком прихватят, кому просто заплатят. И под это то же деньги предусмотрены. Отдельной статьей.
— Да государь, я вижу. Триста рублей в год, а по потребности, так и больше. Неужели думаешь, что вернется сторицей?
— Рассчитываю на это. Не верится мне, что все такими уж честными пребывают. Уверен, большинство, кто при казенных деньгах обретается, да при должностях, руки свои греют. Кто меньше, кто больше, а кто и вовсе всякий стыд и страх потеряв. Но главное даже не это. Коли поймут лихоимцы, что око государево за ними денно и нощно следит, глядишь и присмиреют. Окончательно ту заразу не изжить, в том я с тобой согласен. Мало того, уверен, кто‑то из смотрящих начнет запугивать всех окрест и тянуть в свой карман. Но даже если треть окажется честными, то выйдет заставить всех чиновников действовать с куда большей опаской и в меньших размерах. А от того, казне и государству только польза.
— А мне выходит, за тех кто долг свой позабудет ответ держать, — вздохнул Ушаков.
— Вот и подбирай людей с толком.
— А резиденты эти, они получаются те же смотрящие, только заграницей.
— Верно. Методы те же, только задачи иные. Они должны будут добывать сведения, которые потребно знать о стране. Список ты потом еще дополнишь по своему усмотрению и мы его обсудим. Кроме того, будут выполнять специальные поручения. И не менее важно, обязать их вызнавать, какие новинки появились у иноземцев, которые и нам пользу смогут принести.
— А как же коллегия иностранных дел, что сейчас теми делами ведает?
— Послы и дальше будут тем заниматься, но далеко не все им по плечу. А тут, живет себе человек, которого все за доброго англичанина почитают, смотрит по сторонам и подмечает все. Да еще и помощников имеет разных, которые по разным щелям как тараканы. При посольствах велю специального человека для сношения с резидентами выделять. Да знак какой тайный измыслить нужно будет, чтобы узнать друг друга могли, без ошибок. Да для каждого свой, особый. А сведения ими добытые, посольской почтой доставлять.
— Поймают, несдобровать.
— Как и смотрящим. — Согласился Петр. — От того и звания, и жалование им гвардейское, да еще премии за старания особые.
Ушаков ушел задумчивым и озадаченным. С таким подходом ему сталкиваться еще не приходилось. Правда, нельзя сказать, что о подобном он ничего не слышал. Бывало и такое. Опять же, те же послы и задабривали и запугивали. Встречались одаренные шпионы одиночки. Использовал подобное и он, как и его подчиненные. Но чтобы вот так, с созданием отдельной структуры… О подобном он не слышал. Разве только орден иезуитов? Но как там у них все устроено, никто доподлинно не ведает. Может как раз и так, а может чего более мудреное измыслили. Иезуиты же.
Петр же, отправился на очередные занятия, пребывая в задумчивости. Прав Ушаков. Тысячу раз прав. Нет в казне денег для подобных трат. Если учесть что губерний нынче в Российской империи десять, да резидентов, он собирается отправлять пока только в пять стран, так лишь на это потребно четыре с половиной тысячи. А ведь еще и жалование немалое положено, и выплатить его нужно наперед, дабы это способствовало большему рвению в исполнении долга. Да тут еще и урок математики. Прямо к месту, ничего не скажешь…
До чего же все в этом доме знакомо. Вот кабинет Петра Алексеевича. Вот стол, за которым император бывало сиживал многие часы без продыху, и на котором всегда хватало самых различных бумаг. Бывало взглянешь на него и диву даешься, как только государь не путается и не теряет документы. Тут ведь с чертежом какой‑нибудь незатейливой вещицы, могли оказаться и вирши, и расчеты, и указы, и прошения. Да чего только там не было. Да только хозяин кабинета легко во всем том разбирался и точно знал, где и что лежит, даже если несколько дней отсутствовал. На этом столе кроме него никому прибираться дозволено не было.
Хм. А это что? Рабочий стол завален, ну прямо как в прежние времена. Не удержавшись, посетитель приблизился и взглянул на этот беспорядок повнимательнее. При всей схожести картины, содержание сильно разнится. Есть листы с исписанными текстами, с какими‑то таблицами. Лежит несколько тетрадок, учебники, чернильницы, перья угнездившиеся в стаканчике. Понятно. Это не рабочее место императора. Это стол ученика. Но надо заметить, прилежного ученика. Оно вроде все и раскидано как бог на душу положит и о прилежности говорить мудрено. Но опытный взгляд без труда вычленяет некоторые особенности, свидетельствующие именно о рабочем беспорядке.
