коммунары начинали верить Джойсу. У радиоприемника возились несколько человек, разыскивая по всему НьюЙорку чернокожего Тома. Он один мог потвердить слова Джойса, — остальные члены Политбюро давно разъехались по всей Америке. Самые экспансивные окружили Джойса и забрасывали его сотнями вопросов. Наконец Джойсу удалось перекричать всех.
— Не забывайте, — закричал он, — в четверть восьмого мы должны выступить!
И он коротко изложил общий план восстания:
— В четверть восьмого противогазовый уже будет в руках рабочих. Пользуясь своим авторитетом, я убедил администрацию противогазового вызвать войска именно на четверть восьмого. Однако подойти к заводу они не смогут. К этому моменту механизм подрыва мин, заложенных вокруг завода, будет уже в наших руках. Все белое войско взлетит на воздух.
— Ура! — закричали в передних рядах.
— Сейчас же связаться с противогазовым!
— Но почему ты сразу не открыл нам глаза? — наседали на Джойса. — Почему не известил нас о своей роли? Почему, ликвидируя тот бунт, не объяснил нам истинные причины?
Джойс был снова вынужден взять слово.
— Я не мог этого сделать, — пояснил он. — Я не мог вам открыться. Среди вас много шпиков. К тому же, вас самих спровоцировала на этот мятеж буржуазия, чтобы подорвать наши силы. Вашими устами говорила провокация. Вашими ушами слушала провокация. Открыться вам значило бы открыться провокации и нашим врагам. А это сорвало бы наши планы. Конкретно: я не смог бы ликвидировать первый мятеж, который определенно обрекал на гибель все дело революции.
— Ура Джойсу!
— Да здравствует Джойс! — прозвучал единодушный и могучий хор голосов.
— Хвала непобедимому Джойсу!
Разгоряченные эйджевудцы рвались на дело, подъем достиг высшей точки.
— К минам! — кричали некоторые. — К минам! Взорвать Эйджевуд на воздух! Парализовать фашизм!
Толпа ринулась к верхней лестнице, ведущей к минным механизмам. Но Джойс остановил их:
— Стойте, товарищи! Взрывать Эйджевуд не надо. Империалистическая армия уже начала химическую войну. Рабочих СССР уже душат газами.
Дикий рев негодования был ответом на эти слова. Джойс продолжал:
— Не взрывать Эйджевуд мы должны, а захватить его в наши руки и повернуть против буржуазии…
В эту минуту стены Эйджевуда закачались. Железные изоляторы загудели. Потолок и пол ходили ходуном. Град земли и бетонных обломков обрушился на головы перепуганных рабочих. Не в силах устоять на ногах на дрожащем, как кисель, полу, люди падали друг на друга с криками удивления, боли и ужаса… Не успели затихнуть отголоски этого грома, как неописуемый грохот нового взрыва сотряс спрятанный под землей Эйджевуд.
— Что это? Нас взорвали! — раздались испуганные возгласы.
Но Джойс уже звонко кричал в рупор:
— Спокойствие, товарищи! Победа! Это противогазовый взорвал близлежащие мины! А это значит…
Джойс не договорил. Его перебил голос из громкоговорителя. Повстанком противогазового слал привет всему Красному Миру и сообщал, что завод захвачен рабочими. Минные поля вокруг завода взорваны вместе с наступавшими
войсками. Стотысячная армия белых взлетела на воздух.
— По местам! — крикнул председатель эйджевудского повстанкома. — К минам!
Рабочие толпой двинулись к выходам. Сим вел группу, которая должна была пройти по потайному ходу.
На мгновение все остановились и подняли головы вверх.
У двери минного отделения высилась огромная фигура чернокожего Тома.
— Противогазовый наш! — крикнул он.
— Даешь Эйджевуд! — добавил он почему-то по-русски.
Выстрелы, прогремевшие в мертвой тишине, отозвались в заживо похороненных в подвале последним проблеском сознания. Они зашевелились и застонали.
Взгляд Гайи, до боли напрягшись, пронизывал тьму, но нервы оставались отмершими, безразличными, пока она следила глазами за военным. Шатаясь и цепляясь за воздух распростертыми руками, он, как лунатик, неуверенно шел к двери. Вот он потрогал косяк, нащупал скобу, звякнул запором…
Инстинкт самосохранения вытеснил из сознания предсмертное равнодушие. Медленно, гораздо медленнее, чем следовало бы, в мозг Гайи вползало чувство ужаса:
«Он открывает дверь, он впустит газ».
Желание жить, бессмысленное в эту минуту, но непреодолимое желание продлить хотя бы последнее, мучительное мгновение жизни вернуло Гайе силы. Она вскочила на ноги и неистово закричала:
— Не открывайте! — и снова изнеможении упала.
Но было уже поздно…
Собрав последние силы, военный рванул дверь — и она вдруг распахнулась во всю ширину. В подвал ветром хлынул поток воздуха извне и зашевелил кружево паутины в углах.
Военный, в первый миг обессиленно упавший на пороге, поднялся на ноги и скрылся за дверью…
Порыв ветра защекотал завитки волос на висках Гайя. Она подняла голову и невольно потянулась к широкому дверному проему. Измученная грудь поднималась и опускалась, легкие жадно, с болью пили яд.
С первым же мучительным вдохом Гайя почувствовала, как кровь побежала по ее жилам и быстро-быстро забился пульс. Она вдохнула еще. Легкие свободно наполнились воздухом. Боли не было.
Гайя встала, пошатываясь. Ощущения возвращались к ней.
Зашевелились и другие. Покрытыми пеной, окровавленными губами они хватали пьянящий воздух и удивленно приходили в себя…
В этот момент со двора послышались возгласы военного. Он вбежал… встал в дверях, запыхавшийся, но радостный и сильный.
— Воздух чист! Газов нет! — не прокричал, а пропел он.
Погреб ответил недоверчивыми стонами и нервными рыданиями…
Безумная радость охватила Гаю. Она сразу поверила. Потому что жаждала поверить. Ей не хотелось размышлять над тем, куда подевались газы, не ошибся ли товарищ. Когда она поднималась по лестнице, ненасытно дыша, в сознании вдруг промелькнуло сомнение: уж не вдыхала ли она вместе с этим целительным воздухом капельки яда? Но она сейчас же успокоила себя: лучше дышать даже ядом, чем умирать от удушья…
Пустые улицы ужаснули Гайю. Из конца в конец не видно было ни одного живого существа. Здания смотрели темными глазами — окнами опустевших жилищ…
Опираясь на руку военного и одновременно поддерживая совсем ослабевшего Владарада, Гайя не шла, а летела к зданию ЦК. Только там она могла почувствовать себя в безопасности.
Внезапно пробудившаяся память вернула ей забытую было, ужасную весть — Владимир погиб…
Земля ушла из-под ног. В глазах потемнело. Теряя сознание, она оперлась о стену…
Это известие вместе с шифрованной радиограммой сообщил ей Ким, когда она задыхалась без воздуха в подвале. Но ее атрофированное сознание не в состоянии было понять, почувствовать. Лишь теперь сердце Гайи сжалось от горя и отчаяния.
«Мой Влад умер! Моего Влада нет!» — стучало в груди, колотилось в мозг. Рыдания перехватывали горло…
Но Гайя пересилила себя.
