Я ошиблась, это не де Ла Фер, это Дух Святой. Граф заметил мою улыбку.
— Слушайте, — величественно сказал он. — Вы отрезали две алмазные подвески с плеча герцога Бекингэма; Вы похитили госпожу Бонасье; вы, влюбившись в де Варда и мечтая провести с ним ночь, отворили Вашу дверь господину д'Артаньяну; Вы, вообразив, что де Вард обманул Вас, хотели заставить его соперника убить его; Вы, когда этот соперник обнаружил Вашу постыдную тайну, хотели убить его с помощью двух наемных убийц, которых Вы послали по его следам, подстрелить его; Вы, узнав, что пуля не достигла цели, прислали ему отравленное вино с подложным письмом, чтобы заставить свою жертву поверить, что это вино — подарок друзей. И, наконец, Вы здесь, в этой самой комнате, сидя на том самом стуле, на котором я сижу сейчас, только что взяли на себя обязательство подослать убийцу к герцогу Бекингэму взамен данного кардиналом обещания позволить Вам убить д'Артаньяна.
Да он и сотой доли моих дел не знает, поет с чужого голоса, как, впрочем, я и думала.
Д'Артаньян неплохо его информировал о том, что знает сам, но д'Артаньян кое-что передергивает в свою пользу.
Госпожу Бонасье похищала не я, сделать это, сидя в Лондоне, было бы довольно сложно, даже будучи мерзким демоном. Но я ее еще найду, и вот тогда мы повеселимся.
Насчет моей постыдной тайны — я думаю, что на самом деле это постыдная тайна д'Артаньяна, он тоже мастер выдавать свои неблаговидные поступки за чужие.
Ну а в том, что я, тварь такая, осмелилась полюбить, в этом мне вообще прощения нет! С каким гневом было замечено, что я мечтала провести с де Вардом ночь! Разумеется, ведь все, что можно совместно делать с любимым мужчиной, это петь хором под аккомпанемент лютни.
А вот подслушивать, граф, совсем неблагородно, где же Ваша честь? Или правила, как обычно, распространяются не на всех?
Господи, и эти люди являются солью Франции!
Но кавалеру надо подольстить, иначе обидится насмерть.
— Вы сам сатана!
— Быть может, — довольно согласился считать себя сатаной де Ла Фер, — но, во всяком случае, запомните одно: убьете ли Вы или поручите кому-нибудь герцога Бекингэма — мне все равно: я его не знаю, и к тому же он англичанин, но пальцем не касайтесь ни одного волоса на голове д'Артаньяна, верного моего друга, которого я люблю и охраняю, или, 'клянусь Вам памятью моего отца, преступление, которое Вы совершите, будет последним!
Значит, убить Бекингэма мне все-таки дозволяется. Благородно. Может быть, если хорошо попросить, разрешат убить и гасконца?
— Д'Артаньян жестоко оскорбил меня, д'Артаньян умрет.
— Разве, в самом деле, возможно оскорбить Вас, сударыня? — усмехнулся де Ла Фер. — Он Вас оскорбил, и он умрет?
Возможно оскорбить, еще как возможно, но уже не Вам.
— Он умрет, сначала она, потом он!
Кажется, я передразнила супруга. Зря. Но уж очень хотелось еще разок ковырнуть ранку. На его лице проступило явственное желание меня убить.
Де Ла Фер вскочил, выхватил из-за пояса пистолет и взвел курок. Похоже, и правда собирается пристрелить, страшно неприятно, должна сказать.
Дуло пистолета уперлось мне меж глаз. Доиздевалась… И ведь убьет, что плохо…
— Сударыня, Вы сию же минуту отдадите мне бумагу, которую подписал кардинал, или, клянусь честью, я застрелю вас!
Не буду отдавать, неужели выстрелит?
— Даю Вам секунду на размышление!
Сейчас грянет выстрел, и клочья моей прически останутся висеть на стене, когда я сползу на пол с простреленной головой… Глаза его так и остались мертвыми… Хорошая встреча получилась…
А-а, пусть подавится!
— Берите и будьте прокляты! — я вытащила бумагу кардинала и подала ее де Ла Феру.
Он взял лист, опустил пистолет и подошел к лампе, изучая бумагу. Печально, я слишком далеко от стола, а бороться в рукопашную с супругом дело безнадежное. Задавит, силы неравны.
Де Ла Фер сложил бумагу и спрятал у себя.
— А теперь… — голосом, предвещающим гадость напоследок, сказал он, — теперь, когда я вырвал у тебя зубы, ехидна, кусайся, если можешь!
Боже, еще один поэт пропал в военном! Какая образность речи! Де Ла Фер смерил меня уничтожающим взглядом, неторопливо повернулся, демонстрируя незащищенную спину, и вышел. Можно отлепиться от стены.
Какой вывод следовал из этой встречи?
Один-единственный — сама виновата. Оружие надо держать при себе.
Какое все-таки счастье, что мне попался мой драгоценный супруг, а не сам д'Артаньян.
У де Ла Фера есть одна милая привычка — не доводить дела до конца, которая уже второй раз спасает мне жизнь. Ведь, в самом деле, тогда, на охоте, он повесил и бросил, не убедившись собственными глазами, что жертва погибла. Сейчас примерно то же самое.
Но я упустила что-то очень главное, мысленно пререкаясь с ним…
Имя!
Он назвал свое нынешнее имя!
Атос. Кто бы мог подумать? Так вот кто третий в этой неразлучной троице друзей! Атос, Портос и Арамис. И д'Артаньян.
И что же теперь делать? Внизу ждут люди кардинала. Надо идти.
Получается, из обоюдовыгодной сделки вся эта операция обратилась в полный бардак. Мне еще надо выполнить условия, на которых получен документ от Его Высокопреосвященства, а документ этот я уже успела утратить. Дьявол!
Медлить дальше было нельзя, разговор с воскресшим супругом и так отнял достаточно времени, а судно ждать не будет.
Я спустилась вниз.
Наш крохотный отряд скакал всю ночь, в семь утра мы уже прибыли в форт Ла-Пуэнт.
В восемь часов утра я была на борту капера.
В девять часов он вышел в море.
По документам корабль шел в Байонну, на самом же деле целью его путешествия была Англия.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ОСЛОЖНЕНИЯ
Я металась по палубе капера от борта к борту. И каждый раз зацеплялась подолом за один и тот же гвоздь, торчащий из настила.
Наверное, тот же ужас и полное бессилие испытывают прорицатели, знающие будущее, но не способные его предотвратить.
Пребыванием на идущем в Англию корабле я нарушила свои же правила, позволявшие долгое время мне жить в относительной безопасности: все дела доводить до конца, не останавливаться на полпути, не бросать начатого, не забывать обещанного.
Какая разница, что сделала я это не по собственному желанию, одно я знала наверняка: меня убьют.
Я оставила во Франции людей, которые будут неуклонно стремиться к моей смерти. Чтобы это предугадать, не надо быть пророком.
Даже если я не буду предпринимать никаких враждебных действий против д'Артаньяна, поклянусь любить его вечной любовью и подарить ему на память еще один перстень, запущенную катапульту это уже не остановит.
С появлением на сцене графа де Ла Фера, прикрывающегося плащом Атоса, все резко ухудшилось. Он не убил меня в «Красной голубятне» лишь потому, что это было слишком опасно — на звук выстрела тотчас же явились бы люди кардинала, ожидавшие меня внизу. Но желание стереть демона с лица земли у него только возросло, даже если он сам пока об этом не догадывается.
