Нет, страха не было. Уверенность была, что именно теперь я, наконец-таки, понял, осознал свое предназначение. То, ради чего чудесным образом был переселен в новое тело, получил возможность прожить вторую жизнь. Да даже хотя бы и полжизни, но любить и быть любимым, иметь детей и сделать что-то стоящее для Родины.
Двадцать первого апреля чрезвычайный и полномочный посланник Германской Империи, барон фон Радовиц на аудиенции у кайзера Вильгельма, доложил о полном успехе своей миссии в Петербурге. Днем ранее, еще в воскресенье, состоялся приватный разговор барона с князем Бисмарком, в результате которого глава правительства признал мои требования приемлемыми и не особенно обременительными. А также тот факт, что без вмешательства графа Лерхе, положительное решение вопроса было бы в большой опасности. Правительство и генеральный штаб нашего западного соседа пребывали в предвкушении очередной скорой и блестящей победы. О том, что скромное требование первого министра Российской Империи обернется колоссальными расходами для германской казны, никто и помыслить не мог.
Двадцать второго Французский МИД получил официальную ноту, в которой Германия высказывала неудовлетворенность французскими действиями, называя их угрожающими. Причиной, конечно же, называлась затеянная герцогом Маджентским, бывшим главнокамандующий Версальской армией, а ныне – президентом Франции, военная реформа. Пехотные полки галлов переходили от трех батальонного состава на полноценный – четырех, что обычно делалось только во время войны. Кроме того, в стране ощущался явный дефицит качественного железа. Принятые в конце прошлого года на вооружение новейшие казнозарядные пушки «съедали» запасы стали с отличным аппетитом. Так что некоторые основания для опасений у Берлина все-таки имелись. Во всяком случае, уже в среду, двадцать третьего, Империя объявила о начале частичной мобилизации. Гром еще не грянул, но все понимали, что Европа стоит на пороге большой войны.
Все мои усилия в начале мая были направлены на организацию последнего, перед летними «каникулами» заседания совета министров. Однако, и за событиями в мире и особенно в столице, не забывал присматривать. Потому прекрасно знал о спорых сборах малого регентского двора к посещению в первой декаде мая Берлина. Отъезд был назначен на седьмое, но после был перенесен на шестнадцатое. Дело в том, что туманным вечером седьмого мая германский почтово-пассажирский пароход «Schiller», на всем ходу, выскочил на подводные камни островов Силли, что примерно в сорока милях на юго-запад от южного мыса Корнуолла, и практически разваливается на части. Сообщалось, что в катастрофе погибло более двухсот пассажиров.
На следующий уже день газеты передали подробности этого страшного кораблекрушения. «Построенный в семьдесят третьем в Глазго для немецких владельцев океанский лайнер, был одним из крупнейших судов своего времени, - писала газета “Norddeutsche Allgemeine Zeitung”. - И как нельзя лучше подходил для торговых операций через Атлантический океан. Основным маршрутом корабля была линия Нью-Йорк – Гамбург и кроме двухсот пятидесяти четыре пассажиров и сто восемнадцать членов экипажа, в его трюмах находилось масса коммерческих грузов и триста тысяч двадцати долларовых серебряных монет в специальном сейфе».
«Капитану Томасу пришлось замедлить ход из-за плохой видимости в густом морском тумане, когда он вошел в Ла-Манш, - добавляла подробностей “Hamburger Nachrichten”. - По его вычислениям, его корабль находился в районе островов Силли, и, таким образом, в пределах досягаемости маяка Бишоп-Рок , который должен был предоставить информацию о положении судна. Чтобы облегчить поиск островов и окружающих их рифов, на палубу доставили добровольцев из числа пассажиров, чтобы попытаться увидеть свет маяка. Эти наблюдатели, к сожалению, не смогли увидеть луч, который они ожидали по правому борту, тогда как на самом деле его было хорошо видно слева. Это означало, что "Шиллер" плыл прямо между островами, направляясь точно к коварным уступам Ретарьера».
Шиллер сел на риф в 10 вечера. Лайнер получил значительные повреждения, но не настолько, чтобы потопить большой корабль. Капитан попытался сняться со скалы, освободив корабль, но лишь подставил его тяжелым, почти штормовым волнам, которые трижды швырнули судно на скалы. Корабль опасно накренился, и когда огни погасли, на палубе вспыхнул паника. Дело доходило до драк, когда пассажиры принялись бороться за места в спасательных шлюпках.
Именно на этих лодках началась настоящая катастрофа. Часть из них оказались в отвратительном состоянии из-за плохого обслуживания и не были в состоянии держаться на плаву. Другие были разрушены, раздавлены упавшими частями оснастки и такелажа корабля. До приснопамятного «Титаника» должно было пройти еще немало лет, а первый звоночек уже прозвенел. Помнится, на том, «самом современном и надежном» океанском лайнере будет в точности та же проблема: недостаточное количество спасательных шлюпок. Вообще: ночь, айсберг, или в данном случае – скала и преступная легкомысленность – оказались прямо-таки настоящим бичом атлантического мореходства.
Капитан попытался восстановить порядок с помощью пистолета и шпаги, но все, что ему удалось – это спустить на воду две исправные лодки с двадцатью семью людьми на борту. Именно этим, полупустым, кстати, лодкам, в итоге, удалось добраться до берега, неся всего лишь двадцать шесть мужчин и одну женщину.
Между тем, на борту судна ситуация только ухудшилась, так как буруны полностью захлестывали палубу. Все женщины и дети, находившиеся на борту, более пятидесяти человек, поспешили в рубку, чтобы укрыться от начавшегося шторма. Именно там произошла величайшая трагедия, когда на глазах ужаснувшегося экипажа и пассажиров-мужчин огромная волна сорвала крышу палубы и унесла рубку в море, убив всех внутри.
Крушение продолжалось всю ночь, и постепенно те, кто остался на борту, или умерли от холода, ветра, или захлебнулись в продолжающей прибывать воде. Появившиеся утром спасатели нашли лишь торчащие из моря мачты затонувшего лайнера и пятерых из последних сил цеплявшихся за ванты людей.
В итоге число погибших достигло трехсот тридцати пяти. Для европейцев, свято веривших во всемогущество науки и техники, гибель новейшего, современнейшего судна в морской пучине, стала настоящим ударом. Даже в нашем, провинциальном Санкт-Петербурге люди вышли на улицы, чтоб обсудить чудовищное событие даже и с совершенно незнакомыми прохожими. С колоколен всех церквей доносился печальный, за упокой, перезвон колоколов, который уже раз доказывая, что человек предполагает, а Господь располагает. Хотя, нельзя не учитывать факт, что в отвратительном состоянии шлюпок на «Шиллере», вины Вседержителя все-таки нет.
Понятное дело, поездку регента Империи в Берлин пришлось отложить. Что автоматически вносило князя Александра в список лиц, обязанных принимать парад полков гвардии и столичного гарнизона, традиционно проходящий десятого мая.
Признаться, марш стотысячной военной группировки по огромному Марсову полю всегда производил неизгладимое впечатление. Однако парад семьдесят пятого года запомнился мне несколько иным. Дело в том, что совершенно неожиданно для всех, в нарушении протокола, цесаревич Александр призвал к себе военного министра Милютина, и вручил тому украшенную императорскими печатями на витых шнурах грамоту о присвоении титула графа. Дмитрий Алексеевич, растроганный донельзя, как всегда витиевато рассыпался в благодарности, но косился почему-то в мою сторону. Я и сам был, мягко говоря, удивлен. Но улыбнулся и слегка кивнул министру, будто бы так и должно было быть.
Всего пять дней спустя, пятнадцатого, в далекой заокеанской Колумбии произошло чудовищное землетрясение, сопровождающееся извержением вулкана близ городка Кокуто. Катаклизм унес жизни более шестнадцати тысяч человек, но удостоился лишь малюсенькой заметки в «Таймс». Такой вот выверт сознания европейских обывателей. Неведомая, чуть ли не сказочная и несомненно дикая латинская Америка воспринималась, как иная планета, где беды ее жителей ни коим образом не затрагивании сердца надменных обитателей Старого Света.
