пути, не имеющий входа-выхода, — признался я. — Случайно не знаешь, кто всё это безобразие устроил? Жопу бы ему надрать, чтоб неповадно было!
— Если бы знала — сама бы превратила в кусок льда! На вечные времена! — Чуть не прорычала старуха, на мгновение утратив все человеческие черты.
Духи, закончившие приборку, резво дрисьнули по углам, видимо хорошо знакомые с подобными поведением хозяйки. А после и вовсе 'рассосались, оставив нас наедине со старой каргой.
— Сначала на Вяйнямёйнена[2] грешила, — продолжила старуха, даже не заметив ретировавшихся слуг, — но в, конце концов, поняла — не он это… Не тот уровень Силы был для этого задействован. А вот ты, кто таков? И откуда во Владениях моих появился? Неужто из той самой незамерзающей проталины выплыл? Где отпрыск мой, недалекий, едва Водяного не поймал?
— Из той самой хозяюшка! Из той самой! — Натянув на лицо самую благодушную улыбку, не стал я скрывать. — Думал, что на свободу вырвался, а оно вон как повернулось…
А ведь бабка и без моих пояснений узнала, откуда я выплыл. Похоже, что это действительно единственная «дыра» между двумя «замкнутыми мирами». Только выходит, что она сама через этот «Портал» вырваться из своих владений не может. Замерзает водичка-то от её Стылой Силы — непроходимой становится. Если еще какой выход не найдётся — надо валить отсюда быстрее. Прав Матроскин — в моём возрасте в тепле остатки дней всяко веселее проводить, чем в ледяном холодном царстве.
— А зовут меня Гасаном, хозяюшка, а по батюшке — Хоттабычем, — добавил я, отвесив еще один поклон, но уже не такой глубокий. — Гасан ибн Хоттаб, а можно по-простому — Хоттабыч. — А вот тебя, Владычица Стужи, уж прости недалекого — не признал, — честно сознался я.
— До̀жила! — успокоившись и опять превратившись в безобразную сморщенную старуху (но так ей куда лучше было, чем стахолюдиной ужасной), брюзгливо проворчала Снежная Баба. — Сирые, да смертные уже не узнают… — Она еще раз окинула меня внимательным взглядом с головы до ног.
Мне показалось, что взгляд её бездонных ледяных глаз вывернул меня наизнанку. И я в нем едва не утонул, мгновенно позабыв обо всем на свете. Она была древней, эта старуха. Куда древней, чем Кощей. Не знаю, отчего мне так показалось, похоже перестаралась — слишком сильным получился наш «коннект»… Благо, что это длилось недолго — не в форме была бабулька, чтобы со мной «Ментально бодаться». Вылетела из моей головы, как пробка.
— А ты не так прост, сер и смертен, — поморщившись (а вот не надо без спросу пытаться влезть в чужую голову), уверенно произнесла она, как хочешь казаться! Даже зачатки Морозного Дара в наличие имеются… Неужто, очередной родственничек отыскался? Седьмая вода на киселе?
— Глубоко сомневаюсь, Владычица, что мы в родстве, — усмехнулся я в заледеневшую бороду. — Из смертных я, Одаренный только.
— И Дар твой велик, Гасан ибн Хоттабыч, — произнесла старая Ведьма, похоже, сумевшая все-таки оценить мой Источник и остатки Силы в Резерве. — Пожалуй, даже мне сегодня тебя легко не осилить, старик… А когда-то я на такую малость даже внимания бы не обратила… А теперь эти воспоминания приносят лишь невыносимую боль! — Лицо старухи на мгновение лишилось своей ледяной невозмутимости, а в глазах блеснули слезинки, вмиг превратившиеся в сверкающие «драгоценные камни». — Я уже совсем не та, кем была когда-то… давным-давно…
Я от неожиданности даже в кулак кашлянул, не ожидая от старой карги подобных признаний, а тем более слез. Ведь что это, как не проявления слабости? Как бы после этого свидетелей не пришлось убирать…
— Что, удивлён, Хоттабыч? Думаешь, с ума сошла старая Ведьма? — Карга усмехнулась, заметив мою «обостренную» реакцию. — Никто и никогда не видел Мару-Марену роняющей слёзы! — воскликнула она о себе, но отчего-то в третьем лице.
Хотя, чему я удивляюсь? Я и сам так иногда говорю. Старость, наверное, всему виной и прожитые годы. А у Мары их куда больше, чем у меня. Я потупился, не желая злить расстроенную Морену. А вот интересно, для героини сказок Марьи Моревны она была прототипом, или они просто «однофамильцы»?
— Эх, были золотые денечки! — Неожиданно ударилась в ностальгию старуха.
Её лицо неожиданно разгладилось, утрачивая морщины. Теперь она уже совсем не походила на старую сморщенную ведьму. Я сначала натурально охренел, а затем невольно залюбовался её вмиг похорошевшим лицом. Она, черт побери, превратилась в настоящую ледяную красавицу — истинную Снежную Королеву. На неё неотрывно хотелось смотреть и смотреть! Представляю, что случалось с простыми людьми в те далекие годы, которым повезло лицезреть такую красотищу, если даже на меня, старика, она так подействовала.
— Я была молода, беззаботна… — Льдистые глаза Зимы утратили свой холодный блеск, подернувшись теплой поволокой воспоминаний. — Я только-только получила в свои руки власть и могущество, а связь с Чернобогом, в результате которой появился мой сын Хлад, была лишь платой за обретение ранее неподвластной мне Силы.
Чернобог, что-то я слышал про этого деятеля из уст Кощея. Тот еще был засранец на самой заре времен. Никому спокойно жить не давал. А наша красавица, значит, с ним романы крутила? Я потихоньку мотал на ус всё рассказанное Мареной. Авось, удастся мне как-нибудь распутать этот Гордиев узел. Хотя никакого понимания сложившейся ситуации ко мне не приходило.
— Я не любила сына, — продолжила изливать мне душу весьма и весьма помолодевшая старуха (эх, мне б так уметь), — да и некогда было заниматься его воспитанием. В то время я упрочняла своё положение на новых местах, отвоёвывая для поклонения племена и народы у других Богов. Благодаря поддержке Чернобога, мне удалось многих потеснить, а затем изгнать, беря многочисленные племена под свою руку. Какое было мне тогда, о сыне заботится? Он вырос, не зная любви и ласки, став безжалостным к людям. Им занимались мои подручные Ломонос, Опока, Буран и многие другие, из ненавидящих людское племя Стихийных Духов. Хлад загонял смертных в избы, не давая высунуть им даже носа. А любимым его развлечением стало украшение моего дворца ледяными статуями из замороженных людей.
Твою мать! Так эти прекрасные ледяные скульптуры в арках дворца на самом деле замороженные люди?
[1] Старуха Лоухи — в карельском народном эпосе и в финской поэме «Калевала», могущественная колдунья. В «Калевале» Лоухи — старуха, злой отрицательный персонаж. Лоухи
