боярыня Морозова, на смерть пошла из-за того, что с самим царем не боялась спорить. И протопоп Аввакум на костер пошел за старую веру. Они же у вас к лику святых причислены, верно? Хотите меня Ванькой звать? Да на здоровье. От меня не убудет, а вы своим хамством со святыми людьми не сравнитесь. Вы, Дарья Осиповна, обычная уголовница, убийца мужа, которая зачем-то себя со святыми людьми сравнивает, да еще и выкобенивается.
От моей гневной тирады старая раскольница побледнела.
— Кто выкобенивается?
— Так не Агата же Кристи, а Дарья Осиповна выкобенивается. И выкобенивается без надобности и без нужды, а по дурости своей. Разве я не прав? Убила мужа из-за какой-то бабы, а теперь из себя ревнителя благочестия строит. С каких это пор уголовницы ревнителями заделались?
— Да я… — выдохнула Дарья. Тяжело задышав, сказала: — Мужа я убила, потому что он веру дедов и прадедов хотел отринуть…
— Стоп-стоп, Дарья Осиповна, пожалуйста, помедленнее, я записываю.
— Записывай, — фыркнула раскольница. Потом добавила ядовито: — Не торопись, Иван Александрыч, нам уже спешить некуда…
— Вот, теперь вижу, что вы и на самом деле зрелая женщина, — похвалил я бабулю.
Ну, коли прорвало запруду, теперь вода хлынет. В том смысле — что раскольница начнет-таки говорить правду, а не упрямиться, как осел. Или ослица. Наверняка ослицы не менее упрямы, чем ослы.
История, которую я услышал, была банальна для моего времени, но очень необычна для этого. Паисий Ларионов — человек уважаемый и даже немолодой, возивший по поручению всей общины масло в город (а молодому бы такое дело и не доверили), сдававший его оптом череповецкому торговцу Платону Демину увидел как-то его вдовую сестрицу, что помогала брату и втрескался в нее по уши. И так втрескался, что готов был бросить все — не только старую жену, детей, дом, хозяйство, но даже и веру предков. Да что там — он хотел венчаться с вдовой. Сколько лет вдовушке, как звать — Дарья не знала. Понимала, что та ее гораздо моложе и красивее. Но это неважно. Измену мужа она бы могла простить, даже его уход, если бы ушел к вдовой соседке, единоверке. И даже — пусть бы он привел в дом молодуху, стал бы с ней жить при ней, при живой жене. Бывало, что старики и со снохами жили, если жена совсем старая, свой долг не могла исполнять. Но вот предательство веры, за которую страдали предки, прощать никому нельзя, даже отцу своих детей.
— А как он мог обвенчаться при живой жене? — поинтересовался я.
— Паисий сказал — мол, мы с тобой невенчанными живем, значит, коли я в никонианство уйду, то женой ты мне считаться не будешь. И не женатым я был, а жил во грехе, в блуде. Дети наши все незаконные. А стану никонианцем, пусть и щепотником, тогда за свой блуд я к попу на исповедь схожу, он грехи отпустит. А уж потом повенчается, как и положено — в храме, при свидетелях.
— А вы разве не венчались?
— Старец святой нас на законный брак благословил, чин венчания над нами провел, потому перед лицом Господа мы муж и жена, — сурово сказала Дарья. — А власти тутошние нас и не спрашивали. Считали, что я Дарья Ларионова, по мужу. И дети по мужу законные. А нынче Паисий сказал, что благословление старца незаконно, потому как он не поп, во священники правящим архиереем не рукоположен и благодати святой не имеет. Дескать — любой дурак так может чин венчания провести, но из-за этого таинства брака не будет. И он вправе вернуться в никонианскую церковь.
То, что раскольник — то есть, древлеправославный христианин может вернуться в лоно нашей Русской Православной — или Синодальной церкви, я знал. И католик может, и лютеранин. Вроде, даже и перекрещиваться не нужно, а только покаяние и миропомазание. Стало быть, Паисий Ларионов вполне себе мог войти в число прихожан либо Воскресенского собора, либо Благовещенской церкви.
А как с его венчанием-то быть? Нет, бывали случаи, когда человека венчали при живой жене, без развода. Читал, что философ Василий Розанов, будучи женатым на бывшей любовнице Достоевского, некой Сусловой (кажется, женщина была значительно старше, а после свадьбы молодого мужа к своему телу не допускала), тайно обвенчался со второй женой. А мадам Суслова, хотя и имела любовников, но развода мужу не желала давать. Детей Розанов нарожал, только все они считались незаконными, пока не умерла первая жена.
Но философ Розанов — человек эпатажный, любил скандалы. И его брак — скорее исключение, а не правило. И батюшка, что его венчал, тоже странный. Сомневаюсь, что у нас отыщется какой-нибудь священник, что обвенчает бывшего старообрядца, у которого имеется законная жена. Не станет у нас батюшка ломать голову — законен или нет брак, учиненный неким святым старцем, нет ли. Да он, если не дурак, не взвалит на себя такую ответственность. Просто на всякий случай.
Еще имеются вопросы. Ушел, допустим, раскольник из старой веры, дети теперь признаны незаконными. И как теперь быть с наделом земли? Дети законно землей владеют или нет? Вон, тот же Фирс, который отделился от отца.
Надо будет узнать у отца Кузьмы — то есть, у отца Космы — считается ли законным брак, заключенный по канонам старообрядцев? Что-то мне подсказывает чуйка, что да. Берут же детей раскольников на военную службу.
И обязательно следует отыскать пассию Ларионова — это не сложно, раз нам известна фамилия торговца — ее брата, расспросить — что за дела такие? Это она сама склонила немолодого и женатого старообрядца к венчанию, растолковала ему теологические тонкости или прежде проконсультировалась у кого-то из знающих людей?
Главная работа у меня сделана — признание от убийцы получено, есть свидетель, отыскалось орудие преступления. Допрашивать еще придется уйму народа — и Фирса, и прочих родственников, и соседей, но это уже рутина. Кого-то прямо здесь допрошу, кого-то позже вытащу в город.
Стоит ли подсказывать старой раскольнице, что на суде ей лучше говорить, что убила мужа из ревности? Убийство из ревности — для господ присяжных понятна, скажем — даже обыденна. А вот убийство собственного мужа на религиозной почве? Эх, опять в наш город нагрянут журналисты, примутся делать нам дурную рекламу. Оно нам надо?
Но советы подследственным давать не имею права. Желает Дарья пострадать за убеждения — флаг ей в руки.
