– Это будет очень дорого стоить, – заметил Ачесон.
– Дешевле, чем еще пять лет держать в поле четвертьмиллионную армию, – легко отмел это возражение Шон. Он уже видел весь план. – В этих ограниченных районах небольшие отряды хорошо вооруженных всадников, не сдерживаемых обозами и артиллерией, могут непрерывно нападать на отряды, заманивать их в засады. Теснить их к линиям блокгаузов, утомлять их лошадей, не давая им отдохнуть, используя их собственную тактику.
Ачесон задумчиво кивнул.
– Продолжайте, – велел он.
– Затем снести фермы, – безжалостно продолжал Шон. – Увести женщин и стариков, чьи урожаи кормят отряды. Заставить буров действовать в пустоте.
Впоследствии Шон пожалеет о порыве, в котором сказал все это. Возможно, Китченер и без Шона прибег бы к тактике выжженной земли, возможно, Шон не был виноват в создании концентрационных лагерей, принесших столько горя. Но отныне и до конца своих дней Шон будет искать себе оправдание. И никогда не успокоится. Конечно, он был пьян и зол, но впоследствии это его не утешит.
Неожиданно, в предчувствии того, какое чудовищное семя посеял, Шон ощутил внутреннюю пустоту и мрачно молчал, пока остальные обсуждали его мысли, развивая их, уже создавая план действий.
Когда обед закончился и все перешли к кофе, Шон предпринял новую попытку преодолеть преграду между собой и братом. Он подошел к нему, подавив гордость, и сказал:
– Я был в Ледибурге в прошлом месяце. Там все хорошо. Ада говорит…
– Я еженедельно получаю письма не только от жены, но и от сына и мачехи. И прекрасно знаю все новости из дома. Спасибо.
Отвечая, Гарри смотрел мимо брата.
– Гарри.
– Прошу извинить.
Гарри коротко кивнул, отошел и заговорил с другим офицером. Он повернулся к Шону спиной.
– Пошли домой, Канди.
– Но, Шон…
– Пошли.
В ту ночь Шон почти не спал.
Штаб восточного сектора размещался в здании пивной компании на Плейн-стрит. Когда Гарри пришел, его уже ждал майор Петерсон.
– Я посылал за вами два часа назад, сэр.
– Мне нездоровилось, – ответил Гарри.
– Старина Ач сегодня не в настроении, лучше не заставляйте его ждать дольше. Идемте.
По коридору, кишащему денщиками, Петерсон провел Гарри к двери в дальнем конце. Постучал и сразу открыл. Ачесон поднял голову от документов.
– Полковник Кортни, сэр.
– Спасибо, Петерсон. Входите, Кортни.
Петерсон закрыл дверь, и Гарри остался один стоять на толстом персидском ковре перед столом Ачесона.
– Я посылал за вами два часа назад, Кортни.
Ачесон повторил упрек Петерсона, и Гарри неловко переступил с ноги на ногу.
– Я плохо себя чувствовал утром, сэр. Пришлось пойти к врачу.
Поглаживая седые усы, Ачесон изучал темные круги под глазами Гарри и его бледное лицо.
– Садитесь, – приказал он.
Разглядывая его, Ачесон молчал. Гарри не смотрел ему в глаза. Он еще не пришел в себя от выпитого накануне, его кожа стала сухой и чувствительной; он ерзал в кресле, сжимая и разжимая руку, лежащую на коленях.
– Мне нужен один из ваших людей, – сказал наконец генерал.
– Конечно, сэр, – кивнул Гарри.
– Этот сержант, Кортни. Хочу поручить ему командование независимым отрядом.
Гарри молчал.
– Вы знаете, о ком речь? – настаивал Ачесон.
– Да, сэр.
– Должны знать, – сухо сказал Ачесон. – Я лично дважды рекомендовал вам его для повышения.
Он порылся в стопке лежавших перед ним бумаг.
– Да, сэр.
Гарри продолжал сжимать и разжимать руку.
– Я заметил, что вы не прислушались к моим рекомендациям.
– Нет, сэр.
– Могу ли я узнать почему?
– Я не… я не считал, что он достоин повышения.
– Вы сочли мое мнение ошибочным? – вежливо спросил Ачесон.
– Нет, сэр. Конечно, нет, сэр, – быстро ответил Гарри.
– Что тогда?
Светлые глаза Ачесона стали ледяными.
– Я говорил с ним. Поздравил. После Коленсо дал ему отпуск.
– Очень мило с вашей стороны, учитывая его ранения.
– Я не хотел… Видите ли, он мой брат. Это трудно… фаворитизм. Я не мог сделать много.
Гарри сидел в кресле боком и размахивал руками, словно надеясь поймать недостающие слова.
– Он ваш брат? – переспросил Ачесон.
– Да. Брат. Я его знаю, знаю, а вы нет. Вы понятия не имеете… – Гарри чувствовал, что его мысли теряют связность, голос становится резким, пронзительным. Надо объяснить, непременно надо рассказать Ачесону. – Моя нога, – закричал он, – моя нога! Видите? Посмотрите на нее! Это его работа. Он отнял у меня ногу. Вы его не знаете. Он зло, зло. Говорю вам, он зло!
Лицо Ачесона не изменилось, но взгляд стал еще более холодным и внимательным. Гарри должен объяснить, дать ему понять.
– Энн. – Губы Гарри посинели и стали влажными. – Моя жена Энн. Он поступил с ней так… Все, чего он касается… Откуда вам знать… Я знаю. Он зло. Я пытался, я старался при Коленсо, но его невозможно уничтожить. Он сам все уничтожает.
– Полковник Кортни! – прервал его тираду Ачесон, и Гарри вздрогнул при звуке этого голоса. Он прижал пальцы к губам и медленно опустился в кресло.
– Я только хочу объяснить. Вы не понимаете.
– Пожалуй, понимаю. – Ачесон заговорил коротко и решительно. – Даю вам бессрочный отпуск по состоянию здоровья.
– Вы не можете так поступить, я не хочу уходить…
– Я вас не прошу, – рявкнул Ачесон. – Документы пришлют вам в отель сегодня же. Завтра утром вы уедете поездом на юг.
– Но… Но, сэр…
– Это все, Кортни. Благодарю вас.
И Ачесон снова занялся бумагами.
В этот день Шон провел два часа с Ачесоном, потом вернулся в отель Канди и отыскал Сола в бильярдной.
– Ну? – спросил он, когда Шон принялся натирать мелом кий.
– Ты не поверишь.
– Расскажи и позволь мне судить.
Хитро улыбаясь, Шон рикошетом загнал шар в лузу.
– От сержанта без портфеля в настоящие майоры, командиры отдельного отряда.
– Ты?
– Я.
Шон усмехнулся и промахнулся по шару.
– Они с ума сошли.
– Так или иначе, отныне в моем присутствии будешь вставать, говорить уважительно и промахиваться при ударах.
Сол промахнулся.
– Если ты офицер и джентльмен, почему не ведешь себя соответственно и не помолчишь, когда я играю?
– Твой статус тоже изменился.
– Как?
– Отныне ты лейтенант, – сообщил ему Шон.
– Нет!
– С побрякушкой.
– С побрякушкой?
– С медалью, остолоп.
– Я потрясен. Нет слов. – Сол наконец не выдержал и рассмеялся. Шону нравился этот звук. – Какая побрякушка, за что?
– Медаль за отвагу – за ту ночь в поезде.
– Но, Шон, ты…
Шон не дал ему договорить.
– Да, мне тоже дали такую. Старика Ачесона понесло. Он навешивает медали и дает повышения всему, что движется, – рьяно, как расклейщик афиш вывешивает рекламу тушеной говядины. Он чуть не прицепил медаль денщику, который принес ему кофе.
– Он угостил тебя кофе?
– И сигарой, – ответил Шон. – Широкая натура! Мы были словно соединившиеся возлюбленные. Он то и дело называл меня «мой дорогой друг».
– А что за отряд он тебе дал?
Шон положил кий и перестал смеяться.
– Мы с тобой возглавляем первый контротряд. Небольшой, легко вооруженный. Будем досаждать бурам. Нападать на них, утомлять, загонять их лошадей и не давать им покоя, пока они не наткнутся на большую колонну.
* * *
На следующее утро они с майором Петерсоном отправились смотреть отобранных для них добровольцев.
– Боюсь, сброд всех мастей, Кортни. Мы прошерстили больше трехсот человек.
В глубине души Петерсон злорадствовал. Он не забыл «галиматью» Шона.
– Наверное, трудно было выбрать, – согласился Шон. – У вас всего четверть миллиона человек. А что с офицерами?
– Увы, только ваш Фридман. Зато я нашел вам настоящее сокровище. Старшина. Забрал его для вас из Дорсетского полка. Зовут Экклз. Первый класс, настоящий первый класс.
– А Тим Кертис, о котором я просил?
– Опять увы. Возобновили работу золотые шахты, и всех призванных инженеров вернули туда.
– Проклятие, он был мне нужен. Что с пулеметами?
– Четыре «максима». Очень повезло, что я их раздобыл.
– Лошади?
– Не хватает, но можете ссаживать верховых и выбирать.
Во время поездки в Рендфонтейн Шон продолжал расспрашивать и выдвигать требования. По мере разговоров и споров его волнение росло.
Однако он отнесся к новому делу серьезно. Наконец, когда они миновали часовых огромного армейского лагеря на окраинах Йоханнесбурга, он задал последний и самый главный вопрос:
– Ачесон решил, на какой территории мы будем действовать?
– Да. – Петерсон понизил голос. – Юго-восток Трансвааля.
– Там, где Леруа!
– Верно. Тот самый джентльмен, что встретил однажды ваш поезд.
Опять Ян Паулюс!
– Приехали, Кортни.
Немного в стороне от главного корпуса стояли три ряда белых палаток. В дальнем конце дымилась полевая кухня, вокруг нее сидели воины Шона.
