Анализы крови возвращались отрицательными один за другим. То, что заразило Понтера, по-видимому, уже ослабло, и не было никаких следов того, что он может быть носителем чего-то опасного для человечества. И всё же ЛЦКЗ не торопилась отменять карантин.
Сегодня Понтер был одет в собственную рубаху, ту, в которой он прибыл на Землю. Федералы привезли для него небольшой гардероб из местного «Марка»[26], но эта одежда сидела на нём плохо; трудно подобрать готовую одежду для человека, который похож на слегка приплюснутого Мистера Вселенная[27].
Понтер — или, скорее, Хак — быстро улучшала свой английский. У компаньона не было звука «и» в предустановленном наборе для синтеза речи, но Хак записала, как Рубен и Мэри произносят его и проигрывала эти записи тогда, когда требовалось произнести английское слово с этим звуком. Однако было настолько непривычно слышать своё имя как «Мэр-и» — первая половина одним из голосов Хак, вторая — голосом Рубена или её собственным, что Мэри сказала компаньону не беспокоиться на этот счёт; в конце концов, и люди не всегда произносят её имя внятно, так что Хак может запросто это делать и дальше. Луиза также сказала Хак, что не имеет ничего против, если та будет называть её Лу.
Наконец, Хак заявила, что набрала достаточный словарный запас для содержательного общения. Да, сказала она, будут провалы и проблемы, но их можно решать по мере возникновения.
И вот, пока Рубен принимал по телефону очередную порцию результатов анализов, а Луиза, ярко выраженная сова, отсыпалась наверху, приняв предложение Понтера воспользоваться кроватью, когда он не спит, Мэри и Понтер устроились в гостиной, чтобы в первый раз поболтать по-настоящему. Понтер тихо сказал что-то на своём языке, а Хак воспроизвела его слова мужским голосом по-английски:
— Как хорошо поговорить.
У Мэри вырвался тихий нервный смешок. Она так страдала от невозможности общаться в Понтером, а теперь, когда они, наконец, могли разговаривать, она не могла придумать, что ему сказать.
— Да, — согласилась она. — Хорошо поговорить.
— Прекрасный день, — сказал Понтер, выглядывая в окно гостиной.
Мэри снова засмеялась, на этот раз от души. Разговоры о погоде — обычай, выходящий за пределы видовых границ.
— Да, очень, — сказала она.
И тут она поняла, что проблема не в том, что она не знала, что сказать Понтеру. Просто вопросов было столько, что она не знала, с чего начать. Понтер — учёный; он наверняка имеет понятие о том, что его народу известно о генетике, о разделении родов Homo и Pan, о…
Но нет. Нет. Понтер — человек; во-первых и главных он — человек, к тому же прошедший через серьёзную переделку. Наука может подождать. Сейчас они будут говорить о нём, о том, каково ему сейчас.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Мэри.
— Хорошо, — ответил голос переводчика.
Мэри улыбнулась.
— Я имею в виду, на самом деле. Как у вас дела на самом деле?
Понтер, казалось, заколебался, и Мэри подумала: интересно, разделяют ли неандертальские мужчины с человеческими нежелание говорить о своих чувствах. Но потом он выдохнул шумно и судорожно.
— Я напуган, — сказал он. — И скучаю по семье.
Мери вскинула брови.
— По семье?
— По дочерям. У меня две дочери, Жасмель Кет и Мегамег Бек.
Мэри немного опешила. Почему-то ей ни разу не пришло в голову, что у Понтера может быть семья?
— Старшей сейчас, — сказал Понтер, — я знаю, сколько месяцев, но вы вроде измеряете возраст в годах, нет? Старшей… Хак, посчитай!
— Жасмель девятнадцать лет, — прозвучал женский голос Хак, — Мегамег девять.
— О Боже, — сказала Мэри. — С ними всё будет в порядке? А их мать?
— Класт умерла два декамесяца назад, — сказал Понтер.
— Двадцать месяцев, — торопливо добавила Хак. — Один и восемь десятых года.
— Простите, — тихо сказала Мэри. Понтер слегка кивнул.
— Её клетки, её кровь — они изменились…
— Лейкемия, — подсказала термин Мэри.
— Я скучаю по ней каждый месяц, — сказал Понтер.
Должно быть, ошибка перевода, подумала Мэри; наверняка он хотел сказать, что скучает по жене каждый день.
— Потерять обоих родителей…
— Да, — сказал Понтер. — Конечно, Жасмель уже почти взрослая, так что…
— То есть, она может голосовать и всё такое? — спросила Мэри.
— Нет-нет-нет. Хак что-то неправильно подсчитала?
— Я совершенно уверена, что расчёты верны, — ответила Хак женским голосом.
— Жасмель слишком молода, чтобы голосовать, — сказал Понтер. — Я слишком молод, чтобы голосовать.
— И в каком же возрасте в вашем мире получают право голоса?
— Ты должен встретить по крайней мере 667-ю луну — две трети от традиционного тысячемесячного периода жизни.
Хак, по-видимому, не желая, чтобы её компетентность в области арифметике снова подвергали сомнению, быстро добавила:
— Право голоса получают в возрасте пятидесяти одного года; традиционная продолжительность жизни — семьдесят семь лет, хотя в наши дни многие живут гораздо дольше.
— Здесь, в Онтарио, люди получают право голосовать в восемнадцать, — сказала Мэри. — В смысле, лет.
— Восемнадцать! — воскликнул Понтер. — Это безумие.
— Я не знаю ни одного места, где бы этот возраст был больше двадцати одного года.
— Это многое объясняет в вашем мире, — сказал Понтер. — Мы не позволяем людям влиять на политику и принимать решения, пока они не накопят достаточно мудрости и жизненного опыта.
— Но если Жасмель не может голосовать, то чем в вашем мире взрослый отличается от подростка?
Понтер слегка двинул плечами.
— Полагаю, в моём мире эта разница не так значительна, как в вашем. Тем не менее, достигнув возраста 250 месяцев человек начинает сам нести юридическую ответственности за свои действия и находится на пороге обустройства собственного дома. — Он покачал головой. — Хотел бы я дать Жасмель и Мегамег знать, что я жив, что думаю о них. Даже если я никогда не смогу вернуться назад, я бы отдал всё, только бы передать им весточку.
— А вы действительно не сможете вернуться? — спросила Мэри.
— Не вижу, как. О, если бы здесь был построен квантовый компьютер, то условия, которые привели к моему… переносу сюда можно бы было попытаться повторить. Но я физик-теоретик; я имею лишь смутное представление о деталях внутреннего устройства квантового компьютера. Мой партёр, Адекор, в этом хорошо разбирается, но с ним никак не связаться.
— Должно быть, вы в отчаянии, — сказала Мэри.
— Простите, — ответил Понтер. — Я не хотел нагружать вас своими проблемами.
— Всё в порядке, — заверила его Мэри. — Можем ли мы… Можем ли мы вам как-то в этом помочь?
Понтер произнёс единственное короткое слово, прозвучавшее как-то по-особенному грустно.
— Нет, — перевела его Хак.
Мэри захотелось поднять ему настроение.
— Ну, хоть карантин должен уже скоро кончиться. Может быть, после того, как нас выпустят, вы сможете попутешествовать, посмотреть мир. Садбери — маленький город, но…
— Маленький? — Понтер выпучил от удивления глаза. — Но здесь же… даже не знаю, сколько… по меньшей мере несколько десятков тысяч жителей.
— В городской черте Садбери живёт 160000 человек, — сказала Мэри, которая полистала в гостинице путеводитель.
— Сто шестьдесят тысяч! — повторил Понтер. — И это маленький город? Вы, Мэре, приехали из другого места, да? Из другого города. Сколько людей живёт там?
— Собственно в городе Торонто — 2,4 миллиона; в агломерации — в зоне сплошной городской застройки с Торонто в центре — около 3,5 миллионов.
— Три с половиной миллиона? — изумлённо переспросил Понтер.
— Плюс-минус.
— Сколько всего людей?
— Во всём мире? — спросила Мэри.
— Да.
— Чуть больше шести миллиардов.
— Миллиард — это… тысяча раз по миллиону?
— Именно так, — ответила Мэри. — По крайней мере здесь, в Северной Америке. В Британии… ладно, забудьте. Да, миллиард — это тысяча миллионов.
Понтер осел в своём кресле.
— Это… это просто немыслимое количество людей.
Мэри подняла брови.
— А сколько людей живёт в вашем мире?
— Сто восемьдесят два миллиона, — ответил Понтер.
— Почему так мало? — спросила Мэри?
— Почему так много? — спросил Понтер.
— Я не знаю, — ответила Мэри. — Никогда не задумывалась.
— Вы не… в моём мире мы знаем, как предотвращать беременность. Возможно, я мог бы вас научить…
Мэри улыбнулась.
— У нас тоже есть для этого средства.
Понтер поднял бровь.
— Должно быть, наши работают лучше?
Мэри рассмеялась.
— Возможно.
— И вам хватает еды для шести миллиардов людей?
— Мы по большей части едим растения. Мы культивируем… — Раздался гудок; по соглашению с Хак, услышав слово, которого нет в базе данных и о значении которого она не смогла догадаться по контексту, она подавала звуковой сигнал. -…мы специально их выращиваем. Я заметила, что вам не нравится хлеб, — снова гудок, — э-э… еда, приготовленная из зерна, но хлеб, а также рис — это то, что ест большинство из нас.
