Императорская семья постарается, чтобы это раструбили на весь мир. А у вас ведь семья есть. Большая семья, и какая никакая репутация. Жена, четверо детей. Старшему, вон, двадцать пять лет — у него ещё вся жизнь впереди. Как раз вот себе невесту подыскивает. А будет он сыном не магната-богача, а военного преступника, предателя, финансирующего социал революционеров. Естественно, ваши активы в России мы изымем. И, как мне известно, вы львиную долю своих имуществ держали именно в России, лишь двадцать пять процентов смогли вывести за границу. Так вот всё это будет принадлежать императорскому дому, и на вполне законных основаниях. Поэтому, повторюсь, я не понимаю причины вашего молчания, Фёдор Иванович.
— Чем это вы меня тут пугаете? Каторгой решили запугать? — выпрямившись усмехнулся Замятин. — Вы, видимо, не совсем понимаете, что за человек перед вами сидит. Я не простой мужик из хутора, которых вы привыкли стращать. За мной стоит такая сила, что вам и не снилось. Да, император — это самодержец и мощь, но и на него есть управа. Я не думаю, что долго пробуду в заключении или на каторге. Меня быстро вытащат. А вот ваш император не факт, что долго на своём месте усидит. Вы бы сами задумались чью сторону принять.
У меня бровь поползли вверх.
— Вы же понимаете, — я повернулся на Мезинцева, который снова вызвался стенографистом, — что все ваши слова записываются. Не слишком ли вы самоуверенны? — спросил я.
— А чего мне бояться? — с вызовом спросил Замятин.
— Ну, например, смертной казни, — невозмутимо предложил я вариант.
— Смертной казни? — усмехнулся он. — Не смешите меня. Такой вой в мире поднимется! Семья Замятиных — это не пустой звук. За нас вступится не одно государство. Да что там вступятся? Объединятся чтобы за меня отомстить. Война начнётся, если вы посмеете даже задуматься о казни Фёдора Замятина. Если только узнает кто-то…
— Согласен с вами. Если кто-то узнает, что вы приговорены к смерти, возможно начнутся какие-то недовольства со стороны местных купцов, или иностранных коллег. Однако вы немного заблуждаетесь. Ведь никто не догадывается о том, что вы задержаны спецслужбами и сейчас пребываете в России. И вы всерьёз думаете, что кто-то вам дарует достойную вашего положения смерть? Нет, вас убьют в какой-нибудь канаве. Думаю, император об этом позаботится. Среди грязи и жижи. А ещё лучше, рядом с каким-нибудь солдатским сортиром. И погибнете вы бесславно, глупо, да ещё и мерзко. Точно так же мерзко, как вы и ваши поступки.
Говорил это я строго, ввинчивая каждое слово будто шуруп в крышку гроба. И чем больше я говорил, тем сильнее скукоживался Замятин.
— Поэтому в ваших интересах поскорее начать говорить. И быть полезным тоже в ваших интересах. Иначе вашей судьбе не позавидуют даже Сангушко и Дризен, которые, к слову, тоже считали себя неприкосновенными.
Я замолчал, дав возможность Замятину осмыслит всё сказанное и проникнуться услышанным. Спустя секунд десять я-таки нарушил молчание, заставив посеревшего лицом магната вздрогнуть.
— Так кто вам платил за все те обличающие статьи? Кто спонсировал ваши действия?
Струна натянулась до предела и наконец лопнула.
Замятин криво усмехнулся.
— Да кто только не платил. Многие готовы дорого заплатить, ради того, чтобы Россия наконец развалилась на части. Всё вас рушат, рушат, рушат, рушат, а вы всё никак не рушитесь, и непонятно, на чём держитесь. И явно на цементе. На навозе, видимо. Потому что клейкая какая-то субстанция, — он сделал такое лицо, как будто бы хотел плюнуть, но сдержался.
Опять же, я бы сам удивился такому его поведению. Он же не какой-то сиделец или чернорабочий, а видный человек, культурный, имеющий неплохое образование.
— Давайте конкретнее, — подбодрил его я. — Мне нужны имена, фамилии, организации или группировки. Вы ведь понимаете, что у нас есть цель минимизировать или вовсе убрать угрозу для страны и для императорского двора. Если вы поможете нам, быть может, мы вернём вас во Францию доживать свой век. Естественно, при условии, что будете вести себя прилично. Иначе кто знает, чем это всё для вас закончится. Но для этого вам нужно очень постараться.
— Французы, — загнул он мизинец. — Норвежцы, — загнул он безымянный палец. — Немцы, англичане, турки, японцы, — одну руку он спрятал и загнул мизинец на левой руке. — Социал-революционеры. До сих пор ума не приложу, откуда у них столько деньжищ, чтобы платить за мои услуги. Политическая оппозиция, — загнул он безымянный палец на левой руке. — И родственнички императора, — усмехнулся он напоследок.
— Родственнички? — нахмурившись, спросил я. Меня кольнуло нехорошее предчувствие. — Что же это за родственники императора хотят навредить главе государства?
— Кирилл Владимирович Романов собственной персоной, огромные деньги вкладывает. При том, что через него связь и с французами, и с поляками. Всем всего наобещал. И мне в том числе — должность председателя Кабинета министров. Вот, вас он снимет с престола, должность займёт, а там и Россию поделит, и всех своих друзей к себе поближе, на тёплые местечки расставит.
— Кирилл? — нахмурился я.
А про себя подумал: вот же старая вешалка! Ему сколько сейчас? Уже седьмой десяток пошёл, если не под семьдесмят. Ему бы рыбу ловить, охотой заниматься, да чем угодно… Мемуары вон писать и к смерти готовиться, а он всё туда же — на трон позарился. Видите ли, властвовать ему захотелось! А ведь он в моём мире тоже царя предал во время революции. Было мнение даже, что подчинённые ему полки сразу же примкнули к большевикам, что было серьёзным ударом по власти императора.
— Да уж, неплохо. Как я понимаю, учитывая очерёдность и театральную паузу, вы хотите сказать, что главным зачинщиком был именно Кирилл Владимирович?
— Он, родименький. Он по старой дружбе мне много чего рассказывал. Как дипломатов норвежских возил по злачным местам, питейным заведениям. Как проституток под них подкладывал, а потом фотографировал через шпионское оборудование все их утехи. Была даже пара дипломатов, которые мальчиками интересовались. Думаю, понимаете, что им очень не хотелось, чтобы поднялась шумиха по этому поводу. Поэтому они на всё были согласны. Тем более, что он им и «пряников» обещал. Туркам обещал Крым. Французам Польшу. В то время как самим полякам обещал независимость, после того как воссядет на трон. Но мы то понимаем, что шиш Франция получит, а не протекторат над Польшей. Такие вот дела.
Да уж, я, конечно, ждал серьёзного откровения, но такого даже не предполагал. И ведь даже ни разу не кольнуло — правду говорит. Особо даже давить не пришлось. Что же в голове у этого Замятина, что он сразу же всё и выдал? Хотя, думаю, в его голове все произошло ещё, когда он сюда ехал. Думаю, наши шпионы давно его уже поломали и подавили волю, как минимум, к побегу. Он видимо надеялся, что что-то изменится, когда он в Россию прибудет, что с ним все будут вести себя достойно. Однако вот не учёл, что жизнь его сейчас абсолютно ничего не стоит. И стоит императору только слово сказать, как не станет больше Фёдора Ивановича Замятина. Так и получается, что цена его жизни лишь нескольких слов. Так много и так мало.
Я вдруг вспомнил: вначале было слово. Слово было Бог. И слово было Богом. Вот и для Замятна моё слово, всё равно что Бог, потому как судьба его на волоске висит.
Немного подумав, я перелистнул ещё пару бумаг, лежащих передо мной.
— Так, а фамилия Распутиных вам знакома?
— Ну а как же, вы про Диму что ли? — хмыкнул Замятин.
— Да, он самый, — не растерялся я. — Что вы можете про него рассказать?
— Да что про него рассказывать… Верный пёс своего господина, который прочит ему место подле императорского трона. У них это семейный комплекс. Они все хотят вернуться ко двору, как когда-то их отец. Но самого-то Григория Ефимыча из дворца вышибли, так теперь сынок туда хочет. Вот и Кирилл ему пообещал хорошее место. Только использует он его, как только может.
Меня подмывало спросить про Матрёну, но я пока держал себя в руках. Успеется задать этот вопрос. Сейчас надо, чтобы он продолжал рассказывать.
— И как же он его использует? — спросил я.
— Ну, знамо как? Дима ведь кого угодно чему угодно убедит. Чёрта лысого заставит
