Сергей Калашников - Заложники темпорального ниппеля [СИ]

Распрощавшись, Алексей заторопился в город, где ему предстояло сделать покупки, и ещё надо было повидать Сашку Саркисова. Он был у них санинструктором, так что на счёт медикаментов подсказал бы. Они вместе и призывались, и демобилизовались, служили в одном взводе и успели, если не сдружиться, то сделаться добрыми приятелями. Из телефонного разговора, когда предупреждал товарища о визите, по тону понял, что однополчанин его нынче в глубоком расстройстве.

Дверь квартиры открыла девушка неземной красоты. Ну, всё при ней, и всего этого при ней ровно столько, сколько нужно.

Приятель на кухне грустно чистил картошку и выглядел кисло.

- Танька замуж вышла, - ответил он на незаданный вопрос. - Нюркина младшая сестренка, - кивнул он в сторону девушки, настраивающей гитару. Несколько аккордов и:

В жизни всему уделяется место,

Вместе с добром уживается зло,

Если к другому уходит невеста,

То неизвестно кому повезло.

Пропела прекрасная Нюрка озорным голосом.

- Вот, - подтвердил Лёха мудрость прозвучавших слов. - И вообще, не обещайте деве юной любови вечной на земле. Всплывай, санинструктор!

- Точно, сейчас, пожарим вот это, - Сашка указал на груду начищенной картошки, - и нальём по рюмочке за взводного, за старшину, за...

- Уймись, санинструктор, посоветуй, лучше, какого медикамента собрать, чтобы сидя безвылазно в дремучем лесу, лечить раны и хвори. И, чтобы хватило надолго.

- Первым делом возьми справочник по целебным травам, - вмешалась Нюра, отбирая у Саркисова извлечённую из холодильника поллитру.

- И спирту этилового бочонок, - встрял "обездоленный". Но тут же поправился, - Анна верно говорит - она у нас врач. А с чего это ты решил в отшельники подаваться. Если от любви неразделённой, так я с тобой.

Лёха уже понял, что темнить никакого резону нет, и спокойно расправил на столе листки Наташиного письма.

После ухода Алексея, Сергей Анатольевич стал внимательно рассматривать пластину, зажатую в руке. Нет сомнений, что это  байса, или как её ещё называют  пайцза, что в переводе с  тюркого буквально переводится как отпечаток.

Ещё раз, внимательно осмотрев находку, историк пунктуально открыл нужный фолиант, сверил изображение и прочёл: "Пайцза -  особая пластинка, выдававшаяся татаро-монгольским ханами в тринадцатом - пятнадцатом веках как верительная грамота. Это тонкие листы металла, большей частью серебряные, реже медные и золотые,  с рельефным рисунком. Пайцза - верительная пластина или бирка. Серебряная пайцза - удостоверение государственного чиновника высшего ранга".

Убедившись, что это, известное ему со школьных лет утверждение до сих пор наукой не пересмотрено, отчётливо  вспомнил экзамен, на котором отчитал белобрысую девчонку после её демарша в отношении господствующих в современной исторической науке методов датировки материальных памятников. Вспомнил, как рисовал  похожее  изображение пайцзы Чингисханова сотника, и в его голове, как в калейдоскопе, замелькали странные, может быть даже крамольные мысли.

Утро обещает солнечный день. Поселковые хозяйки выгоняют коз щипать жухлую осеннюю траву и обдирать желтые листья с окрестных кустарников. Снег синоптики обещали только через неделю, но утренние морозцы уже сковывают лужицы. Лёха стоит на крылечке и окидывает взглядом груду вещей, приготовленную к отправке в прошлое.

Вроде, ничего не забыл. Главное - инструменты. И дедов коловорот с уймой сменных пёрок, свёрл и шильев. И коробки с саморезами, гвозди и проволока. Одежда, утварь, семена, книги, ноутбук с грудой заполненных справочной информацией лазерных дисков. И питание для него. Патроны, оружие. Всего не перечесть.

Толпа мужчин и женщин, словно ожидает чего-то. Конечно, команды.

- Пошли, - это всё, что требовалось сказать. И груз разобран. Колонна потянулась к пещере.

Вот и каменная стенка в полусотне метров от их бывшего "читального зала". Лёшка без труда отыскал описанное местечко, они тут все приметы помнят наизусть. Для начала ткнул палкой. Хм. Конец провалился, но назад не пошёл. Так там и остался, словно отхваченный бритвой. Опасно, однако, тут.

Бросил тючок - тот проскочил и сгинул, как и не бывало. Народ принялся подносить остальные вещи вверх по короткому травянистому склону, а он - переправлять всё это добро туда, где оно необходимо слабой беззащитной девушке, оказавшейся в чужом неприветливом мире.

Всё, предметы закончились. Лёха посмотрел на мать. Стоит поодаль, и слёзы катятся у неё из глаз. Отец обнимает её за плечи. И сестрица прижалась к ней с другой стороны. Как и условились ещё вчера, попрощавшись по-человечески. Сегодня - не время разводить антимонии. Взял в руку карабин, собрался, и нырнул.

Наташа сушит грибы и коптит мясо. Зима не за горами, надо припасти хотя бы немного еды на период сильных холодов, когда невозможно будет охотиться. Свой шалаш она обмазала глиной, а сверху - снова оплела. И опять обмазала. Так будет теплее. Живёт здесь около недели. По расчёту времени, если полагать, что и там и здесь оно течёт одинаково, Лёшка уже должен вернуться из армии.

Волнует мысль о том, нашёл ли школьный товарищ её послание. Они ведь иногда оставляли там друг другу записки. Если её считают пропавшей, он, скорее всего, заглянет в ту нишу, куда она положила для него письмо с просьбой забросить ей через портал патронов и кое-каких вещей. Костюм бы лыжный не помешал, а то подкрадываются морозы.

Из стенки, с которой она почти не спускает глаз, высунулся конец палки. Замер,  потом, словно отпиленный, упал. Лёшка. Его осторожность и предусмотрительность.

Наташа встала и уже сделала несколько шагов, чтобы посмотреть, не привязано ли к палке чего-нибудь для неё, как из стенки вылетел плотный тюк и закувыркался под уклон. За ним последовали мешки, бочонки, туго набитые рюкзаки, сколоченные на манер цилиндра ящики. Всё это откатывалось и скапливалось у подножия короткого склона, собираясь в изрядную кучу.

Широко открытыми  глазами девушка наблюдала за происходящим и, когда после короткой паузы, из камня выпрыгнул Лёшка, разрыдалась. Страх, одиночество, безысходность, которые таила в себе, чтобы не поддаться отчаянию, прорвались слезами. Несколько шагов навстречу, и девушка прижалась к груди старого друга. От запаха пота и касторки, которой смазывают обувь, у неё перехватило дыхание.  Не от самого запаха, а от навеянного им ощущения близости человека из привычного для неё мира. Такого знакомого, родного, домашнего.