Ягуар вздрогнул. Он сам не знал, почему это непонятное слово внушило ему разом трепет – и ненависть.
– Дандамис – великий маг и волшебник!
Круглое юное лицо Иалмена разгорелось румянцем.
– Разве простой человек мог бы, едва встретившись со мною в поле, тотчас рассказать не только о том, что заставило меня пуститься за подмогой, но и описать, что произошло во время моего отсутствия… Ну как, как это можно изведать?! – воскликнул юноша чуть ли не в отчаянии. – Ни за что не поверю, что жалкий камушек, какой-то псиф-сардион[12] мог рассказать ему, что ты не гелон, а пришелец из дальних стран, лежащих севернее Рифейских гор, почти у самых Венедских морей, никому не доступных, кроме птиц. Тут нужно владеть тайнами жизни и смерти, прошлого и будущего! Может быть, и более страшными тайнами… А еще он посулил, что царь непременно захочет видеть тебя – и заставит его Хорэй!
– Да ну?! – недоверчиво присвистнул Ягуар. – Он ведь желал моей смерти. Какая во мне польза Хорэю?
– Здесь какая-то тайна! – простодушно расширив глаза, шепнул Иалмен. – Скажу лишь, что никогда не слышал о воинах-магах, однако Хорэй, хоть и не ведает жалости к людям, обладает необычайной властью над животными. Однажды он укротил взбесившегося боевого верблюда, которого доставили в подарок царю из каких-то дальних стран, где вся земля покрыта желтым, будто чистое золото, песком. Ты можешь себе представить? Везде, куда глаз хватает, песок! Тамошние жители строят из него дворцы и крепости, едят его и даже пьют. Один песок, на множество стадий один только песок!
– Пустыня Сахара, – неожиданно для себя самого пробормотал Ягуар и тут же испугался: а вдруг Иалмен спросит, что означают эти бессмысленные слова? Что ему ответить, когда Ягуар и сам не знает?!
Но Иалмен, наверное, не расслышал и продолжал болтать:
– Правда, укрощенный Хорэем грозный верблюд через два дня сдох, но все два дня он был покорен и робок, как теленок. Он даже преклонил колена перед Зирином! И этого добился Хорэй своею диковинною силою. Никому не известно, в чем она кроется. Говорят, он готовит какое-то усыпляющее питье. Впрочем, не знаю. Я не очень-то доверяю Хорэю. В нем есть что-то такое жестокое…
– Да уж! – глухо обронил Ягуар. – Да!
– Я воин, – сказал Иалмен негромко. – Я видел смерть. Я вкусил крови. Я пил на царском пиру из черепа врага, а это большая честь! Но я не пьянею от запаха и вкуса смерти. Ты понимаешь, Ягуар? После битвы я тороплюсь поскорее смыть с себя кровь, пот и слезы. А вот Хорэй… Никто не помнит, когда и как появился он в царском стане. Но никто не знает также, откуда явился Дандамис. А спросить боятся. Я вот думаю… Ты слышал когда-нибудь про Абариса?
Ягуар задумался. Напрасно стараться вспомнить. Ничего-то он не знает!
– Жрец Абарис в незапамятные времена прибыл к скифам из страны гипербореев на стреле, которую ему подарил сам Аполлон. По воздуху он перебрался через реки, горы и непроходимые леса. Он изгонял моровые поветрия и очищал от болезней, он усмирял речные и морские волнения, он успокаивал бурные ветры и предупреждал о землетрясениях. И я думаю: а что если Дандамис – это и есть сам Абарис, решивший сокрыть свое имя?… Может быть и другое. Всем известна вражда Дандамиса и Хорэя. Между ними не прекращаются разногласия! В баснословные века на земле скифов жили два племени киммерийских колдунов. Одно творило свои тайнодействия при луне, а другое – при солнце. И оба племени ненавидели друг друга, как день ненавидит ночь. Это было давно, давно! Однако, возможно, Дандамис и Хорэй, колдуны из тех враждующих племен, и впрямь приплыли сюда по реке Херфинус? Может быть, они оба – посланцы загробного царства? Но тогда, значит, в ином мире тоже есть воины и жрецы? Убийцы и утешители?…
– Есть, – раздался рядом голос Дандамиса. – Ты прав, Иалмен.
Они оба были уверены, что авхат умчался далеко вперед, а он вот он!
Иалмен покраснел.
– Я рассказывал Ягуару, что не могу понять, как ты умеешь провидеть будущее, – пробормотал он смущенно.
– Ты прав: сардион и другие камни – здесь невеликие помощники, – лукаво улыбнулся Дандамис. – По учению эллинских мудрецов существуют три пути предвидения. Один – это собственная природа человеческой души, родственная природе богов. Твое тело, Ягуар, наполненное страхом смерти, послало мне призыв о помощи. Жертвоприношение Акинаку так напугало тебя, что мне чудилось, я слышу крик твоего сердца, твоего мозга! И я ринулся на этот зов. О, не благодари меня! – вскинул он руку, останавливая Ягуара. – Придет время – и я попрошу подмоги у тебя, друг мой… Второй путь предвидения – это откровения богов своим избранным: те советы, которым авхаты и энареи внимают в тиши своих святилищ. А третий – соприкосновение наших душ с бесчисленным множеством бессмертных духов, которые наполняют собою весь воздух и проникают в прошлое, настоящее и будущее, давая нам возможность провидеть и предвидеть. Вот эти-то незримые советчики, вернувшиеся из будущего, сейчас трепещут своими легкими крылышками рядом со мною и наперебой нашептывают мне в уши, что через несколько мгновений из-за того холма покажется облако пыли, а в нем скоро станет различим царский гонец, который призовет меня в Ардавду. Туда вчера прибыл царь Зирин поклониться всем семи богам, в честь которых наименован город, но его настиг приступ внезапной и странной болезни.
Иалмен тихо ахнул, а Дандамис продолжал:
– Мы узнаем, что царь ожидает меня в святилище Апи, подвластном мне, и мои помощники не ведают, как одолеть его болезнь. Тогда мы с вами направим наших коней в стремительный бег, чтобы засветло прибыть во храм.
– И ты сам будешь лечить царя? – спросил Ягуар.
– Прежде всего я велю его уложить на мягком солнечном свету, возле священного дерева, вокруг которого расставлены черепа жертвенных животных, и дам ему в руки камень солнца – гелиодор, чтобы могучее светило обратило на царя свой милостивый жизнетворящий взор. Затем я напою Зирина теплым молоком и подведу к нему своего Херфинуса. Если больного можно вылечить, то конь благосклонно обнюхает его, а вот если Херфинус в гневе ускачет прочь – значит, он учуял запах близкой смерти.
Иалмен вцепился в луку его седла:
– Разве царь столь тяжко болен?!
Лицо Дандамиса омрачилось.
– Да, он тяжко болен… Однако смерть придет за ним куда позже, чем за иными людьми, – пусть даже сейчас они вполне здоровы и благополучны!
– Ты говоришь загадками… – несмело молвил Иалмен.
Ягуар же молчал, глядя на идущего рядом Херфинуса.
Конь настороженно прядал ушами и раздувал ноздри. Глаза у него были удивительные, светлые, прозрачные, словно хризопрас… И вдруг нахлынуло странное ощущение! Ягуар показался себе абсолютно чужим этой степи, этим людям, этому разговору – и вовсе не потому, что они скифы, а он – безродный пленник.
Суть была в том, что он – причем не Ягуар, а он сам, тот, кем был он раньше, до плена, до того, как беспамятство овладело им, – словно бы стоял сейчас в стороне и глядел на Дандамиса, на Иалмена, на замедливших свой скок коней, на отряд стражи, который держался на почтительном расстоянии, даже на того измученного человека, который чудом избегнул смерти, потом назвался Ягуаром, а сейчас покачивался в седле и глядел на происходящее словно бы со стороны, – словно бы наблюдал все это в огромном зеркале: заглянул туда и замер, увидев, что его отражение живет своей собственной, иной жизнью, и он, Ягуар, оценивает каждое слово, каждый жест не только постольку, поскольку это имеет к нему отношение, а как бы проверяет достоверность, правдивость, искренность каждого слова и жеста – своего и чужого.
И, чтобы вырваться из этого заколдованного круговращения, Ягуар резко спросил:
– Так что же случится дальше с царем?
Дандамис успокаивающе кивнул:
– С царем пока все обойдется.
– Спеши, авхат! – внезапно долетел до них задыхающийся голос, и всадники резко обернулись.
К ним во весь опор мчался заморенный бешеной скачкой гнедой жеребец, а седок махал жезлом – знаком царских гонцов – и кричал что есть мочи:
– Спеши в Ардавду! Царь Зирин ожидает авхата Дандамиса в святилище бессмертной Апи!..
* * *
Почему-то Ягуар, толком и не ведая, что такое город, представлял его себе иначе. Тем более – Ардавду, о которой столько наслышался по пути. Он думал, что увидит широкие мостовые, белые здания с колоннами и длинными лестницами и, конечно, статуи Гойситора, Аргимпасы, Тагимасада[13] и всех остальных богов, в честь которых, как рассказывал Дандамис, и был назван город. Правда, святилище Апи, где с ними простился авхат, и впрямь было прекрасным, хоть и небольшим, беломраморным храмом, стоявшим на холме; однако в остальном этот город напоминал случайное нагромождение построек: каменных, деревянных, глинобитных, огороженных высоким бревенчатым заплотом, со сторожевыми вышками над ним.
