Егорова и Евгения Герасимовича Вакулина. Чиновники оглядели поле. О чем-то поговорили. Потом пошли к комбайнам.
Туда же побежали и двое с нив. Как я понял, были то инженер да какой-то опытный комбайнер, что уже имел дело с этими новыми машинами. Остальные двое были простыми водителями с колхоза. Остались они при своих нивах.
Комбайнеры повыпрыгивали из Енисеев. Собрались кучкой, слушая наставления инженера, который активно размахивал руками, бормотал что-то торопливо, указывал на поле.
— Ну что, товарищи! — Начала Алла Ивановна, когда после комбайнеров подошла к нашему отряду, — готовы вы к началу ваших двухдневных учений?
— Готовы, — пожал плечами Титок.
— Готовы.
— А чего ж нам быть неготовыми? Чего мы, под комбайнами не ходили?
— Ну да! Уж который год. Тут много ума не надо.
Алла Ивановна повела колким своим взглядом по всем нам. Задержалась на мне, сузила глаза. На этот ее взгляд я только ухмыльнулся. Скрестил руки на груди. Поморщился от боли в плече, но не разъединил рук.
— А что это у вас, товарищ Землицын? — Нахмурилась Алла Ивановна, — повязка?
— Травмировались? — Егоров, с обеспокоенным лицом, слегка склонил голову набок.
— Ага, — пожал я плечами, — травма на производстве.
Комиссары переглянулись.
— Да как же это вы? — Растерялась Алла Ивановна, — как выступать-то вы собрались с искалеченной рукою? Сможете?
— Игорь, — улыбнулся Вакулин, — рука, я вижу, у тебя гнется. Рулем крутить можешь?
— Могу, — улыбнулся я, — а чего бы не мочь?
— А на малой скорости? Насилу можешь?
— Конечно!
— Ну тогда, — сказал Вакулин, у вас, Алла Ивановна, нету поводов для беспокойств.
Алла Ивановна поджала свои краснющие губы. Отвернулась так, будто надо ей пару мгновений перевести дыхание. Потом глянула на Вакулина.
— Есть. Еще как есть! Он же травмирован! А как же его такого на глаза нашим гостям показать? Это же катастрофа! Ужас! Кошмар!
— И чего тут кошмарного? — Пожал я плечами.
— Вы не понимаете! Советская команда должна показать высокий класс!
— Так мы и покажем, — улыбнулся я, — чего эти немцы, любоваться на нас будут, что ли? Им дело надо показать. А это мы можем. Да, мужики?
— Ну да!
— Ага. А чего тут? Дело привычное!
— Ну!
Шоферы загалдели, поддержали меня словом.
— Настроение боевое, — заулыбался Вакулин, — а чего вам еще надо, Алла Ивановна? Или распорядитесь их причесать да побрызгать тройным одеколоном?
Шоферы грянули дружным смехом.
— Ну вот и я того же мнения, — улыбнулся я, — отработаем как надо.
— Мда, — Алла Ивановна немного помялась. Поправила пышную свою прическу, — сейчас я вам расскажу о том, что от вас будет требоваться на учениях. Как вам предстоит работать.
— Да чего мы, — развел руками Титок, — под комбайном не ходили? И так все знаем!
— Таков регламент учений, товарищ Титков, — строго сказала Алла Ивановна, — надо мне его соблюсти от и до!
— Ой, — отмахнулся Вакулин, — давайте, Алла Ивановна, без вашей этой канцелярщины. Чего тут сложного? Перед вами профессионалы, а вы с ними как с детьми возитесь! Чего они не знают, с какой стороны к комбайну подъехать?
— Евгений Герасимович! — Возмутилась Алла Ивановна, — вы подрываете мой авторитет перед всем отрядом!
— Вы сама его подрываете, — хмыкнул Вакулин, — а тут все просто, — Вакулин посмотрел на нас, — соревнования будут проходить в три этапа, но вы будете участвовать только в одном, потому как остальные два проводятся в лабораторных условиях, когда зерно, собранное нашими и иностранными машинами, будут изучать на целостность и сорность.
— А какой наш? — Спросил я.
— Сбор на скорость нескольких зерновых культур, — опередил Вакулин Аллу Ивановну, которая уже открыла было рот. Ваша работа тут освобождать бункера, да переправлять урожай на ток. Тихо, спокойно, дисциплинированно. Вот, и дело с концом!
— А зачем тогда ученья? — Спросил Сашка Плюхин, — все ж и так ясно!
— А учения, товарищ Плюхин, нужны чтобы… — Осекся Вакулин, поглядел куда-то вдаль.
— Это что за машина? — Нахмурилась Алла Ивановна, — я же дала распоряжения, лишних машин в этот район не направлять!
Все обернулись. По широкой дороге, по которой десять минут назад прошла колонна комбайнов, мчался, поднимая пыль, пятьдесят второй газон. Когда приблизился он так, что смог я рассмотреть, кто сидит в кабине, то сказал, с улыбкой потирая шею:
— Кажется мне, что пришла эта машина по мою душу.
Газон разогнавшись с горки, притормозил у края поля, подняв за собой еще большую тучу пыли. Дальше поехал уже на малом ходу. Скатился по пологой части насыпи, где был заезд на поле да стал у края прокоса.
— Тихо всем, — сказал строго Вакулин, — давайте-ка разузнаем, чья это машинка подошла и зачем. Потому как мы, вроде бы, и не ждем никого.
— Да моя то машинка, — пошел я к газону, — моя. И ко мне приехала.
Открылись газоновские двери. С одной стороны выскачил Казачок. Поглядел на всех со своей, ставшей мне уже привычной, растерянной улыбкой. С пассажирского сидения спрыгнула Маша. С аптечкой в руках побежала она ко мне.
— Тебе что в больнице сказали? — Строго заговорила Маша, — каждый день на перевязку! А ты чего?
— Привет Машенька, — даже и не заметив Машкиной напускной злости, подошел я к ней и крепко обнял.
Шоферы заулыбались, глядя на нас. Кто-то завистливо присвистнул. Вакулин подбоченился, хмыкнул. Егоров, кажется, совершенно не понимая, что происходит, забавно заморгал глазками.
Одна только Алла Ивановна стояла, напряженная как струна. Смотрела на нас своими нахмуренными, злыми глазами. На высоком ее лбу пульсировала жилка.
— Ну чего ты? Игорь? — Тут же растаяла Машка, — чего ты? Люди ж смотрят!
— Это ты чего, — взяв Машу за хрупкие плечики, отстранил я ее, — чего приехала?
— Перевязку тебе нужно новую! — Глянула она на меня строго.
— Маша, — заулыбался снова Казачок, — всем в диспетчерской плешь выела. Доканала она сначала завгара, рассказать, где ты делся. А потом уже и меня, чтобы привез ее к тебе.
— Готовь руку, — Сказала Маша деловито, — сейчас будем тебе перебинтовывать
