подумал я, и решил узнать больше информации о юноше, в чьё тело я переместился.
— Товарищ лейтенант, а Вы не скажете, откуда меня знаете? А заодно кто я?
— Неужели совсем ничего не помнишь? — удивился тот.
Я помотал головой, всем видом показывая, что у меня полная амнезия и стал ждать реакции. Но, к моему удивлению, её не было.
Прошли долгие полминуты, и я решил напомнить о себе.
— Товарищ лейтенант…
— Я думал, ты заснул, — прошептал тот. — Замолчал на полуслове. Слышал, что я тебя спросил?
— Да.
— Тогда чего молчал?
— Я не молчал, я Вам головой помотал. Думал, Вы это увидите.
— Да как я это увижу-то? — вспылил тот.
И в этот момент мне пришла в голову мысль, от которой я содрогнулся.
— У Вас тоже глаза… Как у меня? Ну, ранило вас туда?..
«Вот попал, так попал! Мало того, что занесло в самое настоящее пекло. Мало того, что я слепой, как крот. Мало того, что меня чуть не убило бомбами. Так ещё и в поводыри мне достался такой же, как и я, слепец! Это не просто полная жесть, это всем жестям жесть!!»
Однако ещё больше запаниковать я не успел. Собеседник крякнул и обрадовал меня.
— Причём тут ранение? Просто поздний вечер на дворе. А мы ещё и под завалами в подвале. Тут не видно ни зги. Так что, если я тебя чего спрашиваю, ты не головой крути, а отвечай. Понял?
— Понял, — облегчённо кивнул я и, решив ответить на его вопрос, прошептал: — О себе помню мало. Помню, что я Алексей Забабашкин. А то, что мы на фронте, и то, что вокруг немцы, только сейчас вспомнил, когда Вы сказали. Как мы тут оказались, и что до этого было, вообще из головы всё вылетело.
— Контузило тебя, значит, сильно. Первый раз такое вижу.
— Наверное. Расскажите, пожалуйста, обо мне.
— Хорошо, слушай, — вздохнул тот. — Раз ты не помнишь, то я напомню. Ты, вчерашний школьник, Забабашкин Алексей Михайлович. Только в мае окончивший десятый класс и подавший документы в институт. После начала войны захотел на фронт. Пришёл в военкомат, но тебя из-за возраста не взяли, отправив домой. Ты не успокоился. Подделал свидетельство о рождении, изменил цифры и убежал из дома. Добирался до фронта две недели. В конце концов, попав на прифронтовую территорию, с этим документом записался в добровольцы. Сказал, что остальные документы у тебя украли в поезде. Тебе поверили и направили в часть, где я служу. Вот там мы с тобой и познакомились. Меня зовут, если ты забыл, Воронцов Григорий Афанасьевич. Я лейтенант государственной безопасности. Впервые увидев тебя и внимательно изучив твои документы, я насторожился, уж больно молодо ты выглядишь. Сделал запрос в Москву, чуйка не подвела, и, когда получил по телефону ответ, то сразу же тебя задержал. На допросе ты признался в подделке метрик. Просил, чтобы я не давал ход этому делу. Но я этого уже сделать не мог, об этом деле уже знало моё начальство и начальство в Москве. Да и не хотел бы я этого делать. Даже если ты не помнишь то, что я это тебе уже говорил — повторю ещё раз: молод ты ещё, чтобы воевать. По итогу поехали в город, откуда тебя должны были в сопровождении милиции отправить обратно домой. Но, увы, — он вновь вздохнул, — началось наступление немцев на Новгород и отступление наших частей. При подъезде к Троекуровску нашу машину обстрелял немецкий самолёт. Как я уже говорил, мой водитель погиб, а мы с тобой с ранениями оказались в госпитале. Теперь вспомнил?
— Ничего себе, — в который уже раз за сегодня обалдел я.
А немного придя в себя, восхитился собой. Точнее сказать, не собой, а тем отчаянным парнем, который не побоялся опасностей и, преодолев большое расстояние, таки сумел попасть на фронт.
— Ты опять не ответил на вопрос! — вывел меня из раздумий лейтенант. — Ты вспомнил, о чём я тебе рассказал?
— Нет, — ответил я, стараясь напрячься и, быть может, суметь вспомнить хоть что-то из жизни того парня, чьё тело я занял.
Но, увы, никаких воспоминаний о прошлой жизни юноши мне вытащить из глубин сознания не удалось.
— Значит, опять не сможешь сказать, с какой целью ты подделал документы? — спросил Воронцов.
В голосе звякнула сталь — всё-таки сотрудник всемогущей госбезопасности.
— А разве это не очевидно? Хоть я и не помню, но цель назвать могу легко: я сюда приехал, чтобы воевать плечом к плечу с нашими бойцами и как можно скорее освободить нашу Родину от фашизма.
— Да это и так было понятно, — уже мягче хмыкнул тот и, вздохнув, прошептал: — Рано тебе ещё воевать. Неправильно это.
На это я отвечать ничего не стал, а задумался над одним очень важным вопросом.
«Если город оккупирован, вокруг солдаты врага, то мы с этим лейтенантом находимся в окружении. Если нас поймают, то судьба наша будет незавидна. Лейтенанта, скорее всего, ждут пытки, а затем расстрел. А меня просто расстреляют или в концлагерь сошлют. И ещё неизвестно, что хуже. Видел я фотографии наших военнопленных в фашистских лагерях — зрелище ужасное, как, в общем-то, и всё, что захватчики творили на нашей земле. Поэтому попадать в плен, и уж тем более сдаваться на милость гитлеровцам, я не собираюсь. А потому нужно начинать выбираться из этой неприятной ситуации».
Но вначале необходимо было выяснить обстановку более детально. И я попросил лейтенанта вспомнить, сколько часов назад немцы заняли город, и есть ли у того часы, чтобы сказать, сколько сейчас времени.
— Без четверти девять. Вечер. В город немцы вошли где-то в двенадцать дня. Сюда я тебя перенёс часа три назад. До этого я, как и ты, тоже без сознания находился.
Я, собственно, что-то такое предполагал, а потому задал самый актуальный на этот момент вопрос:
— И что, Вы считаете, в данной ситуации нам необходимо предпринять?
Воронцов помолчал, а затем, поднявшись, сказал:
— Пойду в соседнее помещение. Там щель в стене есть. Через неё видно, что на улице делается. Может, удастся ещё что-то выяснить. А потом думать будем.
Я услышал, как он поднялся, положил одну руку на стену и, используя её как ориентир, аккуратно ступая, пошёл искать дверь.
Не было его довольно долго.
