— 088, дальний прошёл, к посадке с одним выключенным готов, — доложил я в эфир.
— 088, посадку разрешил. У земли штиль. Контроль за скоростью, — сказал руководитель полётами.
Купер подсказывал мне значение скорости и высоты. Над ближним приводом я загасил скорость до 400 км/ч. Высота 70 метров.
Вот и торец полосы под нами. Скорость ещё большая, но надо выравниваться. Самолёт пытается развернуться, но я выдерживаю направление.
— Скорость 330, — подсказывает Купер, и можно уже касаться полосы.
Есть касание! Начинаю тормозить на полосе и выпускаю парашют. Скорость замедляется, и я уже вижу рулёжку, на которой нас ожидает команда техпомощи.
Как только освободили полосу, руководитель полётами дал команду на выключение.
Наконец, можно выдохнуть. Сняв перчатку, я прикоснулся ко лбу и почувствовал, насколько он мокрый и холодный. А ведь в полёте самообладание сохранялось полностью, но внутренние переживания были в любом случае.
Я открыл фонарь. В кабину ворвался морозный воздух, смешанный с парами керосина. Первая мысль была, что это у нас вытекает топливо из самолёта, разливаясь по бетону рулёжной дорожки.
Рядом с самолётом показались наши техники, быстро подкатившие стремянки, чтобы мы смогли покинуть кабину. Засиживаться в самолёте не очень хотелось после столь короткого полёта.
Спустившись на бетон, я сразу посмотрел на хвостовую часть. Топливо не вытекает. Фюзеляж в районе двигателей цел, а тормозной парашют ещё болтался на стропах. В такой суматохе совсем позабыл о том, что его нужно сбросить.
Техники осматривали МиГ-31, пытаясь сделать предварительное заключение о его состоянии. Зураб в это время ходил под самолётом, возмущаясь, что так внезапно закончился наш полёт.
— Сержик, я думал мы покрутимся, посмотрим Подмосковье с большой высоты. Погода-то шикарная, — не унывал Купер, изучающим взглядом рассматривающий стойки шасси.
— Тоже не рад, что так быстро сели, — ответил я и подошёл к МиГ-31, чтобы погладить его по радиопрозрачному конусу. — Могли бы и вовсе… «на природе» воздухом дышать, если не хуже.
— Да брось ты, генацвале! Сильная вибрация была, не спорю. Но потом же нормализовалось всё, — сказал Купер, снимая шлем.
— А что по поводу топлива скажешь? — спросил я.
— Топливомер всё чётко показывал.
Я продолжал гладить МиГ-31. Повернув голову, заметил, как мне улыбается техник со шлемофоном на голове.
— Починим его, Сергей! Как новенький будет, — сказал он.
— Не сомневаюсь в вас, ребята, — показал я ему «класс» и ещё раз погладил самолёт. — Не болей больше. До встречи, — прошептал я.
К самолёту уже подъезжала «Волга» начальника школы испытателей. Я подошёл к Зурабу, прыгающему на месте. Сейчас будем вместе с ним отвечать за произошедшее перед Вячеславом Сергеевичем — начальником нашей школы.
Машина только остановилась, а к Гурцевичу уже бежал техсостав с докладом. Начальник школы, одетый в кожаную лётную куртку поверх строгого чёрного костюма, вышел из своей «Волги» и начал общаться.
Минуту спустя он покачал головой, что-то ещё уточнил у инженера и направился к нам. Даже шапку не одел, а ведь на улице мороз градусов 20!
— Рассказывайте, — сказал Вячеслав Сергеевич, поздоровавшись с каждым за руку.
— Командыр, это было что-то! Тряхнуло, топливо вниз пошло, но Серго вёл машину уверенно. Я по секрету вам скажу, что Родин — лучший с этого набора. Мне с ним так просто…
— Кхм, — прокашлялся Гурцевич, положив руку на плечо Куперу. — Я тебя понял. Теперь пойди, погуляй и расслабься, — сказал начальник школы и повернулся ко мне.
Я дождался, пока Зураб отойдёт на несколько шагов. За это время Купер чего только мне не показал жестами!
— Купарешвили, в отпуск у меня пойдёшь с завтрашнего дня. Будут тебе и виноград, и…цицинтин твой, — пригрозил Гурцевич. — Никаких летних отдыхов тебе.
— Цицмати, Вячеслав Сергеевич, — поправил я его. — Неравнодушен Зураб к этому растению.
— Его проблемы, Родин, — махнул рукой начальник школы. — Давай, рассказывай.
Выслушав описание всего хода событий, Гурцевич задумчиво посмотрел на самолёт и на меня. Мне бы сейчас очень хотелось заглянуть под капоты двигателей. Я на сто процентов уверен, что в одном из них произошло разрушение лопаток.
— Почему решил, что нужно сразу садиться? В баках топлива много, течи нет. Мог выработать. Топливомер, что показал?
— Выработать мог, но была вибрация двигателя, Вячеслав Сергеевич, — ответил я. — А топливомер, как оказалось, работал нормально.
— Очень странно. А что за светомузыка с включением всех табло топливной системы?
— Не могу знать, Вячеслав Сергеевич, — молниеносно ответил я и начальник школы задумчиво стал потирать подбородок, который на морозе уже стал румяным.
— Сейчас машина приедет. Дуйте в лётную комнату и пока рапорта пишите. Что и как было. Будем разбираться, — сказал Гурцевич и пошёл к самолёту.
Вскоре подъехал микроавтобус «Раф» и мы стали с Купером грузиться в салон.
На этом сегодняшние полёты были прекращены. В лётной комнате всем было интересно, что произошло на борту и как удалось посадить. Окончательно разобрав со всеми нашими товарищами сегодняшний инцидент, мы приступили к написанию рапортов.
Конечно, нашёлся среди ребят и тот, кто очень нам хотел помочь. Точнее, поддержать после перенесённого стресса.
Роль психолога была у Бори Чумакова — нашего со Швабриным соседа по комнате в общаге во время поступления. Его сильно интересовало моё здоровье, переживал ли я в процессе захода на посадку или нет.
— Сергей, вот я на тебя смотрю и понимаю, что у тебя СПВ, — сказал Боря, внимательно осмотрев меня со всех сторон.
— Эу, это что такое? Заразное? — спросил Купер, слегка отодвигаясь от меня.
— Зураб, ты кого слушаешь⁈ — воскликнул Швабрин, сев в кресло со своей «сиротской» кружкой чая. — Борян у нас книжку какую-то умную прочитал недавно и полностью в неё поверил.
— А нечего тут, Вань, иронизировать, — возмутился Чумаков. — Психология — наука важная. В нашем деле нужно быть подготовленным к стрессовым ситуациям.
— По мне видно, Борь, что не готов к стрессовым ситуациям? — улыбнувшись, спросил я у Чумакова.
— Видно. Так я тебе не про стресс, а про СПВ…
Купер совсем вышел из себя и вскочил со своего места.
— Да что это за зараза⁈ — начал возмущаться Зураб, переходя на свой родной язык и активно жестикулируя.
— Купер, успокойся! — громко сказал я. — Синдром профессионального выгорания.
Швабрин и остальные в комнате продолжали смеяться, наблюдая за тем, как Купер молча взывал к небу.
— Это хорошо. Я ж думал, что это что-то заразное. И… на это может подействовать, — показал он на паховую область.
— Зураб, на потенцию не влияет совершенно, — произнёс Боря с видом профессора.
— Ай, что это ты удумал⁈ Я же про ноги сейчас показывал тебе. У меня, как у советского грузина всё хорошо. Ларису Ивановну всегда хочу! — рассмешил всех Купер, напомнив о крылатой фразе из фильма «Мимино».
Купер продолжил писать рапорт, а Чумаков отвлекать меня бессмысленным разговором.
— Сергей, ну ты посмотри на себя? Давай определим, СПВ у тебя или что серьёзнее? — предложил Боря.
— Ты пару минут назад утверждал, что у меня есть этот синдром, — сказал я, не отрываясь от написания рапорта.
— Я вижу, что ты устал. Ты не отвечаешь вниманием на внимание со стороны окружающих, — произнёс Боря.
— Это так заметно? — посмеялся я.
— Да, — хором ответили почти все в лётной комнате, за исключением Купера.
Он просто был занят, поэтому в беседе пока не участвовал.
— Я, как бы, занят, мужики.
— Вот видишь! Не я один это заметил, — предостерегающе заявил Чумаков.
У меня вообще сложилось впечатление, что в его теле тоже попаданец. Только со знаниями в области психологии. Зураб закончил с рапортом и решил сходить к товарищу Карлову. Это был помощник начальника школы испытателей по штурманской части.
