— Отставить! — слышен над головой моего друга на удивление спокойный голос Бонапарта.
В чем в чем, а в хладнокровии ему не откажешь. Егеря выпрямляются с неохотой и явной досадой, как псы, у которых хозяин отнимает их законную кость. Двое удерживают Лиса за руки, один сзади, за шиворот. Бонапарт стоит перед ним, держа в руках чугунный шар с отверстием под фитиль. На затравочной трубке заметна внушительная щербина.
— Ты стрелял в гранаду?
— Шо спрашивать, сами не видите?!
Сергей получил чувствительный тычок под ребра.
— А ну, повежливее с генералом!
— Выходит, ты сбил фитиль в полете?
— Так и есть.
— Отменный выстрел.
— Спасибо на добром слове. Если б ваша легкоконная модная лавка еще не бросалась на честных граждан, так и бомбиста бы, глядишь, схватили. Это ж не охрана, а хор галантерейных приказчиков наутро после гулянки!
Бонапарт недовольно усмехнулся:
— Отличный выстрел, острый язык… Может, еще что умеешь?
— Да не вопрос! Разрешите продемонстрировать?
— Отчего же, показывай. — Наполеон собрался было скомандовать егерям отпустить пленника, но лисовское показательное выступление уже началась.
Пятка его левой ноги обрушилась на стопу конвоира, стоявшего слева. Тот от боли не успел сообразить, что происходит, ослабил хватку и тут же, получив локтем в подбородок, уселся на мостовую. Второй страж немедля последовал за ним, хватаясь за расплющенный нос. Третий попытался еще сильнее ухватить смутьяна за шкирку, но пустое: мой напарник уже развернулся, сбивая захват, цепляя противника обеими руками за вихрастый затылок и с силой опуская его навстречу летящему вверх колену. Егерь рухнул наземь, но прежде, чем он упал, его сабля перекочевала в руки Сергея.
— Где-то так.
Вокруг послышался шорох выхватываемых клинков.
— Нет, погодите! — крикнул Бонапарт.
Лис протянул ему трофейное оружие рукоятью вперед.
— Браво, браво! Впечатляет, — прокомментировал Наполеон.
— Да это так, шалости, — самодовольно отмахнулся мой друг. — Я ж вижу, они хорошие парни. Может, гладью вышивать умеют или, там, портки стирать. У каждого ж свои таланты.
Лица егерей приобрели характерный пурпурный цвет, точь-в-точь мантия византийских императоров.
— Составьте-ка мне компанию, почтеннейший гражданин…
— Серж. Серж Рейнар л’Арсо д’Орбиньяк.
— Жюно! — Генерал повернулся к одному из адъютантов. — Немедленно отправляйтесь к министру полиции, сообщите ему о происшествии. Гражданин д’Орбиньяк, вы хорошо рассмотрели бомбиста?
— Портреты рисовать не мастер, но узнаю.
— Вот и отлично. А теперь пожалуйте в карету.
Когда становится очевидным, что цели не достичь, не меняйте цели, измените действия.
Конфуций
Я шел по улице Сен-Жак, знакомой мне издавна. Вероятно, и она теперь именовалась по-другому, но у вечно мятежных, вечно фрондирующих студиозусов, которые обитали в Латинском квартале на протяжении более чем пяти веков, как обычно, не было ни денег, ни желания менять таблички на домах. Вот и сейчас ватага с бутылками сидра в руках шла передо мной вдоль улицы, цепляя прохожих и горланя песню весьма фривольного содержания. Мне невольно припомнилась другая, не менее залихватская, которую некогда исполнял брат Адриен[43]. Я улыбнулся своим мыслям. Действительно, забавно было бы услышать от какого-нибудь прохожего: «Ба, погодите, да это же наш добрый король Генрих!» Впрочем, без институтского грима наше сходство не столь разительно, да и не время сейчас в Париже хвалиться сходством с монархом, пусть и давно почившим в бозе.
Я нашел-таки старую «Шишку». Здание было перестроено, и, вероятно, не раз. Как гласила вывеска, здесь располагались гостиница и таверна, действующие аж с 1570 года. Нынешний владелец не стал уточнять, что в ту пору на месте условно-респектабельной гостиницы располагался бордель, и я, усмехнувшись, решил сохранить его маленький секрет. Волна ностальгических воспоминаний подхватила меня. Еще бы, совсем недавно по нашему летоисчислению и одновременно — много жизней тому назад, именно здесь выхаживал меня после тяжелого ранения и контузии верный лейтенант гасконских пистольеров Мано де Батц, впоследствии — сеньор крошечного замка Артаньян. Как любит говорить Лис, «много огненной воды утекло с тех пор».
Я зашел в таверну и сел за столик, до конца не понимая, что намереваюсь делать дальше.
— Чего желаете, гражданин лейтенант?
Передо мной стояла крупная девица с формами, коим отдали бы должное маэстро Питер Пауль Рубенс и вся его школа. Это был не мой тип женщин, однако стоило признать, что привлекательности и обаяния хозяйке заведения не занимать. Я почему-то сразу про себя решил, что это именно хозяйка, а не просто официантка.
— У вас есть кофе?
— А как же! Прекрасный кофе с Мартиники. Желаете с ликером? А то, может, по-венски?
Я, не отрываясь, смотрел на девушку.
— Просто кофе, покрепче… Простите, сударыня, вас, случайно, зовут не Жозефина?
— Нет, гражданин лейтенант, Мадлен. Но Жозефиной звали мою дорогую матушку. Вы что же, знали ее?
Я помотал головой. Не говорить же собеседнице, о какой Жозефине я вспомнил в эту минуту.
— Странно, месье. — Хозяйка пожала плечами и отошла за кофе. Минут через пять она вернулась с моим заказом. — Желаете еще чего-нибудь?
— Нет, спасибо.
— Месье кого-то ожидает?
— Нет.
— Кого-то разыскивает?
— Ну да, — пошутил я, — некоего господина де Батца. Быть может, вы знаете такого?
— Не знаю, — явно поперхнувшись, выдавила девушка и тут же отскочила.
— Что за ерунда? — пробормотал я себе под нос, глядя вслед Мадлен.
Конечно, времена и миры порой устраивают презабавные совпадения, но таких на моей памяти еще не бывало. Хозяйка «Шишки» явно знала «некоего господина де Батца»!
Я допил кофе, бросил монету на стол и вышел. Сидеть здесь долее не было смысла. Мадо так и не показалась из маленькой комнаты за стойкой, доверив зал какой-то прислуге. Раздумывая, не снять ли мне на всякий случай номер в этой гостинице, я отправился в штаб генерала Дарю, отдать многострадальный пакет. Это была возможность моей натурализации в Париже. Пренебречь ею было бы неразумно.
Углубленный в свои мысли, я вышел на старую набережную Ла-Валлетт и вдруг испытал странное ощущение — тяжесть взгляда между лопаток. На набережной, как всегда, суетились торговцы голубями, нахваливая свой товар. Впрочем, каждому парижанину известно, что покупать их здесь — легчайший способ заразиться одной из множества препротивнейших болезней. Однако в Париже всегда много приезжих, обремененных безденежьем.
