Посадник поднял глаза и увидел меня. Смотрит. Совершенно мёртвые глаза. Расширенные дырки чёрных зрачков в неестественно светлых радужницах. Каменное, несколько даже надменное скуластое славянское лицо. Лицо смерти. Смотрит, но не видит. Он медленно, с хрустом, сжал бересту в кулаке. Вяло чуть откинул её в сторону. И — зарычал. Мгновенно переходя от глухого, утробного рокота в мощный яростный рёв. Одновременно выдёргивая меч из ножен. Одновременно шагая ко мне.
Инстинкты, они того… как праздник — всегда с тобой. Посадник пошёл на меня — я от него. Пятиться задом стоя на краю телеги… Ух я и нае… Мда… Навернулся. Про «праздник» я уже сказал. Я всегда падаю правильно. Как кошка. Только из-за отсутствия хвоста — не переворачиваюсь на лапы, а раскладываюсь и откатываюсь. В этот раз не получилась. И, лёжа на спине, навзничь, я, глядя вверх, через лоб, хорошо увидел, как по толпе людей, отшатнувшихся от моего падения, ударила волна капель. Как пулемётная очередь. По лицам, по одежде. Какая-то тёмная жидкость. Кровь.
И снова — дикий рёв с той стороны телеги. И снова новый удар каплями крови — очередью по толпе. Но толпа уже потеряла неподвижность. Все орут, все бегут, вопят и топчат. И чей-то истошный высокий женский крик:
— Да уймите же его! Он же её в куски порубает!
Третьего звериного рёва нет. Зато со стороны задка телеги происходит какое-то движение. И через неё заглядывает лицо посадника. Перекошенное, мокрое от пота, странно сосредоточенное. Одновременно — и бешенство, и целеустремлённость. При виде меня на лице появляется удовлетворение. Злобно-радостное. Три таких ярко, предельно выраженных, эмоции одновременно на простом добром родном славянском лице… В обрамлении светлой аккуратной бороды. И с чудовищно расширенными зрачками. Он начинает… урчать. И вытаскивает из-за телеги правую руку с мечом.
Помните ли вы храброго гнома Гимли из «Властелина колец»? Тот момент, когда в сражении с орками его привалило тушей одной убитой гоблинской свиньи так, что он не мог ни пошевелиться, ни дотянуться до своего оружия, а тут к нему начало подбираться другое такое же чудовище? Так вот — я Гимли очень хорошо понимаю. Хотя меня ни чьей тушей не заваливало. Но так страшно…
Как и гнома во «Властелине» меня спасло вмешательство со стороны. Правда, светлых эльфов и засекреченных королей у меня тут нет. Но чего на Руси всегда много, так это уверовавших в силу слова своего. «Русское слово». Я не про попов — те-то, как раз, реально оценивают свои возможности.
Какой-то благообразный мужчина шагнул сзади к посаднику, ухватил его за левое плечо и рявкнул ему на ухо:
— Ты чего творишь!?
Громко, уверенно начатая фраза закончилось стоном. Посаднику оказалось достаточно даже не повернуться лицом к миротворцу. Только чуть развернуться корпусом. Чтобы вогнать свой меч из-под локтя левой руки в живот санитару-добровольцу.
А ведь говорил же сам себе Добрыня Никитич, собираясь, по приказу Владимира — Красно Солнышко, звать Илью Муромца с пьянки на Подоле:
— Не дай бог подойти к русскому богатырю со спины — зашибёт и не заметит.
Как я Добрынюшку понимаю! Не в смысле, что подходил сзади, наоборот — ко мне так подходили. Пришлось из-за этого карате бросить. Очевидная вещь — типовые элементы всякого боевого искусства отрабатываются до автоматизма. Хоть — с мечом, хоть — с револьвером, хоть — с «голой рукой». Ты ещё не понял, а уже ударил. Просто поймал краем глаза, шорохом, волной воздуха — постороннее движение. И — среагировал. Жена просто руку протянула — воротник на мне поправить, а я уже…. Нет, не ударил — просто блок, просто предплечьем. Без фанатизма, без форсажа… Просто — как учили, как сотни раз отрабатывали в спарринге… Она ходила постоянно в синяках и через день плакала. «Да я же не хотел! Просто не делай неожиданных движений, не подходи ко мне ко мне сзади…». Мимолётная ласка любимого человека оборачивается небольшой, но болезненной травмой. Так хорошо ещё, что исполняется только защита, а не полная связка, которая обязательно должна заканчиваться добивающим ударом.
С «боевым автоматом» надо чётко по Уставу: «за три шага до…». Или — семейная жизнь без «автоматизма». Естественно — проблема выбора: «Или — я, или это твоё…». Пришлось бросить. Спорт, естественно.
Волонтёр-пропагандист повис на посаднике и никак не хотел сниматься с меча. Тот дёргал свою железку, они стояли очень близко, и места не хватало. А у меня хватило времени. Я крутанулся на спине, оказался головой к телеге и, когда посадник, отступая под тяжестью тела «зарезанного миротворца», почти наступил на меня, судорожно отталкиваясь ногами и подхваченным дрючком, на спине въехал под телегу.
Раздражённый рык сообщил мне, что манёвр не остался незамеченным. Морда моего убивальника всунулась под телегу. Как он обрадовался, когда увидел меня! Такое выражение лица называется: «искажённое злобным бешенством». Как будто бывает «бешенство незлобное». Он попытался достать меня мечом — не получилось. Тогда он грузно опустился на четвереньки и пополз за мной. Я, завывая от страха, выскочил на другую сторону телеги, вскочил на ноги. Между телегой и первой ступенькой крыльца, на которой стоит куча здоровых мужиков с железяками — два шага. Не убежать. А он… урчит и лезет.
Один из самых страшных элементов ночных кошмаров — неотвязность преследователя. Куда ни спрячешься, ни убежишь — он всегда идёт за тобой. Это в ночных кошмарах… В реале — это поведение росомахи. Росомаха с железякой… В общем, я заорал. Паника — аж ноздрями… И влепил своим дрючком, единственным, что было у меня в руках, по крупу кобылы. Лошадка нервная. С самого утра. А тут ещё крики, кровь… Она рванула. Снесла своего хозяина, который до сих пор стоял истуканом, держась за недоуздок. И посадника, который по-росомашьи пробирался под телегой. Ржание, удар, рык… Его хорошо приложило задней осью, сшибло на бок, на спину, проволокло…. Телега подскочила на нём и проехала дальше.
Пьер Жолио-Кюри погиб под колёсами гружёной фуры. Колесо гужевого транспортного средства раздавило одну из самых радиоактивных голов начала 20-го века. Пустая телега — не автомобиль и не фургон — здорового мужика ею не задавить. Посадник начал ворочаться в своих доспехах, придерживая левой рукой правое плечо, которому и достался удар. Но меч из правой он не выпустил. И тогда я заорал:
— Вязать его! Взбесился! Вязать!
Мой истерический фальцет хлестанул по замершей, было, толпе.
В нормальных условиях люди сначала оценивают авторитетность источника команды, а уж потом её исполняют. Люди, приученные действовать в экстремальных, боевых, например, условиях действуют сходно. Конечно, команду «ложись!» может подать и салажонок. А вот «в атаку!» — только голосом командира.
Возле крыльца стояло достаточно опытных воинов, которые, естественно, не отреагировали на мой визг. Но с другой стороны двора — куча горожан. Которым мои вопли давали возможность выразить своё крайнее психологическое напряжение в мышечной форме. Что они и сделали. Толпа мужиков с диким криком «а-а-а!» кинулись на подымающегося посадника. У нескольких были какие-то дубинки или посохи. Которые шустро замелькали в этой куче-мале. А я поймал себя на страстном желании присоединиться. Инстинкт подражательства у лысых обезьян… Так, об инстинктах я уже погрустил неоднократно.
Мимо, чуть не сбив с ног, ломанулись стражники. Защищать посадника от «народного гнева» в «дрекольно-поленном выражении». Хотя причём здесь «гнев»? Просто массовая и громкая истерика. А у меня — персональная и тихая. Тихохонько подходим к крыльцу. На ноженьках подгибающихся. Просто опускаемся задницей на первую ступеньку. Пока не завалился. Прижимаемся плечиком к балясине. Какая она… устойчивая. И, мотая головой, попытаемся прокашляться. Выплевать из себя свой… свои эмоции.
А чей это знакомый профиль я вижу? Не орлиный. Отнюдь. У нас на Руси орлиные или там, журавлиные профили — редкость. Климат у нас, знаете ли, не способствует. У кого носопырки слишком длинные — потомства не оставляют. Поскольку — отмораживают. Понятно, что потомков не носом делают, но прямая корреляция размеров — широко и международно замечена.
«Он пользовался огромным успехом у светских дам. Пока одна из них на балу не щёлкнула его публично по носу со словами:
— Ах ты, маленький обманщик».
Встать я не мог — ноги не держат, но дрыном своим дотянулся и ткнул этот профиль по сапогу. Спиридон, заворожено наблюдавший за избиением посадника и действиями стражи, оглянулся. Сперва — на меня, потом по сторонам — никто не смотрит? Два шага ко мне, шаг вниз, со ступеньки. Он продолжал смотреть на свалку, но слушал уже в мою сторону. Как кот — глядит вперёд, а уши развёрнуты назад. И губы скривлены. Чтобы никто, кроме меня не услышал.
— Уходи, пока стража занята.
— Посаднику жить нельзя. Очухается — ещё злее будет. Кто вместо него?
