— Это великолепно, Анна Тимофеевна, Анечка, это просто великолепно. Всем нашим пиитам учиться у вас надо. Как емко всё. Какой смысл глубокий. И как прекрасно показан отец, заботящийся о сыне. Нет, это просто божественно. Запишите мне его в альбом, а завтра же съезжу к Александре Фёдоровне и прочту ей. Она русский хоть и не любит, но знает преизрядно. Господа, — старуха в чепце оглядела собравшихся, — а не сможет ли кто перевесть этот шедевр на немецкий или французский? — хозяйка дома — Софья Сергеевна Мещерская окинула взглядом собравшихся.
Бабка смотрелась интересно. Все в парадных мундирах или фраках английских, а она в салопе древнем и чепце белом. Словно с картин голландцев сошла про прачек каких.
Рассказывая, о пригласивших их Мещерских, Радищев полушёпотом сообщил, что сын Софьи Сергеевны вне брака — Николай Евгеньевич Лукаш это сын императора Александра. Произошло это когда Софья Сергеевна была девицей. Сейчас же Софья Сергеевна — председательница дамских попечительских комитетов о тюрьмах в Петербурге. Не богаты, и живут в основном на доходы от имения Лотошино, в котором производят знаменитый «лотошинский сыр». Там Иван Сергеевич продолжает дело, начатое его отцом по разведению коров тирольской и голландской породы.
— Софья Сергеевна состоит в переписке со многими известными людьми и занимается переводом детских книг английских, а также Святого писания. Иногда с ней общаются за чашкой чая или кофея император и Александра Фёдоровна.
— Анечка, вы уж позвольте старухе вредной вас так называть. Может, ещё чего эдакое прочтёте. Чтоб уж добить наших пиитов зазнавшихся, — княгиня упёрла перст с большой жуковицей с яхонтом лазоревым в сидевших за шахматным столом Пушкина и Вяземского.
— Вам хочется виршей? Их есть у меня. Только белый стих будет, уж не обессудьте, — Сашка мысленно поаплодировал. Пока Анька играет свою роль просто великолепно.
Чтобы выгнать из квартиры
Разных мух и комаров,
Надо сдернуть занавеску
И крутить над головой.
Полетят со стен картины,
С подоконника — цветы,
Кувыркнется ваш подсвечник,
Люстра врежется в паркет.
И, от грохота спасаясь,
Разлетятся комары,
А испуганные мухи
Стаей кинутся на юг.
Попрыскали. Похлопали, но, конечно, уже не тот уровень. А где второго Льюиса Кэролла взять⁈ Кох попробовал сам, ничего не получилось. Это-то знал не всё, как-то внуку читал, не так и давно, вот первые два четверостишия запомнились, потому как внук оказался вдумчивым и потребовал объяснения каждого слова.
А вредные советы не уверен вообще Кох был, что правильно запомнил, тоже внуку читал, но второму — постарше. Именно это про занавеску чуть лучше остальных помнил. Так как Никитка сразу захотел повторить. Вот и разбирали поэтапность действий.
Только это не прямо с порога Анька встала в позу колосса Родосского и давай вирши вбивать в головы собравшихся тут литераторов и прочих меценатов.
Началось тоже эпически. Народ запомнит и завтра — послезавтра о сём весь Петербург просвещенный судачить начнёт. Сашка тоже отметился. А тьфу — дархан Дондук.
Зашли провожаемые лакеем в преизрядно накуренную залу, метров двенадцать на шесть. В углу пианино стоит и на нём девица дет тридцати пяти вальс играет. Рядом Глинка с умным видом стоит. Как не странно, но ни разу не музыкант и не музыковед Кох вальс узнал. Как-то в интернете наткнулся на критику наших писателей и решил прочесть, ну ругать умных людей в России любят. Но это все ладно, кто-то в защиту Грибоедова написал, что он сочинил первый в России вальс. Виктор Германович решил послушать.
Вальс был неправильный. Грустный и медленный. Одно у него не отнять, он был запоминающиеся. Не спутать ни с чем. Вот и сейчас, Сашка его легко узнал.
Пройдя мимо пианино под удивлённые взгляды гостей, а объявил их лакей так:
— Анна Тимофеевна Серегина и её спутник.
Сашка пришёл всё в том же синем шёлковом шитом золотой нитью халате, таких же синих шароварах и синих сафьяновых сапогах. Эдакий синий человек. В руках красные коралловые чётки. Тут уже в Питере купил, когда шёл за свечами, то увидел их в витрине. Двадцать рублей. Ну, не жалко. Ему для полноты картины именно такой вещи и не хватает.
Дальше по ходу стоял столик, за которым наше всё играл в шахматы с главным конюшим — господином Виельгорский. В чине действительного статского советника, а это если на военные переводить, то генерал-майор Михаил Юрьевич был тут самым высокопоставленным перцем.
Дархан Дондук подошел к столику и взглянул на партию. Она почти заканчивалась. Пушкин громил шталмейстера.
— Твоя выиграть. Моя — умный. Твоя играть? — свёл брови Сашка, изображая ум.
— Твоя — умный? — Пушкин привстал.
— Моя — умный. Твой победю. Давая играть, — ещё посуровел Дондук.
— Михаил Юрьевич, ты сдавайся, Дондук правильно говорит. Посмотришь, как мы сыграем.
Через пару минут вокруг столика столпились все мужчины и почти все дамы, в том числе и жена Пушкина — Наталья Николаевна. Ну, Анька-то у Сашки точно красивей. Эта чернявая, с зализанным таким подбородком и губками бантиком. Всё врут календари, её рядом с Анькой поставить, так и не заметит никто. Все будут смотреть на кикимору его.
А Пушкин оказался хорош. Просто очень хорош. С огромным трудом в эндшпиле затяжном Коху удалось выиграть, а ведь он учился в шахматной школе играть, а этот товарищ самоучка.
— Твоя, мать твою, тоже умный, — устанавливая пешкой мат, протянул руку дархан Дондук, — почти как я умный. Кусты убери с рожь будешь и смотретеся умный.
— Дитя степей, — положил на плечо солнца русской поэзии руку Виельгорский. Вообще, этот Пушкин холерик. Причём настолько ярко выраженный, что и дураку ясно, что своей смертью он не умрёт. Прозевав фигуру в начале, он чуть доску не перевернул, как в «Джентльменах удачи». И потом, когда на вилку попал, тоже подпрыгнул и ругаться, как сапожник начал. Матом матерным, и это при жене. Сашка даже отстранился, а то придётся «Ухи, ухи» кричать.
Вот чтобы успокоить солнце, Виельгорский и сказал, что мол Анна Тимофеевна бесподобные вирши им читала про берёзы. И даже сам с пафосом кусочек Есенинского шедевра выдал. Про Сашку с Пушкиным забыли и все взоры литераторов и музыкантов скрестились на кикиморе.
Сашка думал, что она разволнуется. Но Анька встала в обличительную позу и как выдаст заготовленный и тщательно отрепетированный экспромт.
— Два — ноль, — дархан Дондук вполне себе громко сказал. Жаль никто не понял.
— Может у вас есть такие и рифмованные? — Пушкин нос задрал.
— Такие? Да, пожалуйста.
Маленький мальчик на речке играл,
Весело с мостика в речку нырял.
Вряд ли вода унесет его тело —
Вилы на дне я поставил умело.
А это последний аккорд:
Весельчак-дедуля пошутить любил,
Внучке ржавый гвоздик в темечко забил.
Помирала внучка под веселый смех —
Насмешила шутка родственников всех.
Глава 20
Событие пятьдесят первое
Тот, кто щеголяет эрудицией или учёностью, не имеет ни того, ни другого.
Эрнест Хемингуэй
Дальше вечер сник. После Аньки попросили, чего нового прочесть солнце русской поэзии. И тот мелко обгадился. Ну, особенно после Анны Тимофеевны. Виктор Германович как-то подписался на трёхтомник Пушкина. Пролистал и пришёл к интересному выводу. Всё что можно, все приличные стихотворения запиханы в школьную программу. А то, что не запихано хрень полная, которую и читать-то нельзя.
Наше всё одно из таких и выдало:
