изменений моей прошлой жизни. Теперь я отлично помнил с самого детства, что у моего деда имелся шрам, который он получил на фронте.
Возникало такое ощущение, что меня (моё сознание, собственного тела-то я лишился), наконец-то, само мироздание «встроило и адаптировало» под изменившиеся условия и события новой альтернативной ветки, порожденной моими изменениями в прошлом существующей реальности.
Однако, какой-то частью мозга (он словно разделился надвое) я понимал, что эти приобретенные воспоминания, никогда не существовавшие в моём настоящем прошлом. Но в том моём «прошлом», которое только-только формировалось текущими событиями, они, несомненно, будут.
И этот мой старикан со шрамом на щеке, возможно, расскажет мне, сопливому пацану, об этих приключениях, которых у моего старика из основной ветки реальностей никогда не было. Фух! Я аж упрел, оперируя столь сложными причинно-следственными связами, которые либо будут, либо нет. В голове полный сумбур, поскольку я одновременно помнил события, происходящие аж в двух альтернативных вселенных.
Тогда отчего же я не знаю о том, сумеем ли мы с дедом добиться успехов в предстоящей операции по освобождению злыдня, или нет? Тут два варианта: либо дед (из этой новой реальности) ничего мне о ней не рассказывал, либо оттого, что никаких событий в текущем времени еще не произошло. А на нет — и суда нет! И скорее всего, более правдоподобным выглядит именно второй вариант.
После того, как энергетическая связь с дедом установилась, я с чистой совестью разорвал наш тактильный контакт, извинившись и убрав свои руки с его ладони. Но энергия из его резерва продолжала без перерыва поступать ко мне. Хоть и не так уж много её было, если сравнивать с моими былыми «запасами», но для какого-нибудь небольшого магического действа её должно было хватить.
Я не стал до конца вычерпывать дедовские закрома, оставив некое количество в его резерве. Это на тот случай, если дела вообще пойдут швах, и мне придётся задействовать «аварийный режим», как у себя, так и у моего боевого старикана.
В таком состоянии мы хотя бы отступить сможем без особых потерь, чтобы вновь собраться с силами. Эх! Если бы у меня была возможность, я бы в таком режиме сумел умыкнуть Лихорука из-под самого носа у гребаных инквизиторов. Но перемещать объекты, находящиеся за пределами моего «временного потока», к моему глубокому сожалению вообще не представлялось возможным.
Есть еще надежда, что у лешего с обещанной силой что-нибудь, да выгорит — вот тогда я развернусь уже совершенно не по-детски! Но это пока из разряда несбыточных мечт и желаний, поэтому не буду говорить «гоп». Мне бы сейчас моего одноглазого братишку освободить.
— С тобой всё в порядке, товарищ Чума? — поинтересовался моим самочувствием дед, слегка занервничав после моего театрального падения.
А я молодцом — неплохо сыграл, не раскусили присутствующие моего притворства. Потом, конечно, я девчонкам обо всём этом расскажу, не упоминая про нашу родственную связь с товарищем Янусом. Да-да, открываться на тему попаданца из будущего я так и не планировал. И еще не факт, что после моего вмешательства это будущее не изменится кардинальным образом, как это уже происходит на моих глазах.
Так что, возможно, скоро факт моего «послезнания» превратится из «золотой королевской кареты» в самую настоящую «треснувшую тыкву», не дожидаясь полуночи — сам мир безвозвратно изменится. И причиной этого изменения послужит никто иной, как Виктор Чумаков. То есть я…
— Да — со мной всё в порядке, — ответил я, вновь присаживаясь на своё место за столом. — Я ведь под ножом хирурга не был. Сам как?
— Терпимо, — отозвался дед, разглядывая шов в зеркало. — Думаю, что с заданием справлюсь… Спасибо, Глафира Митрофановна! — поблагодарил он мамашку, даже приложившись губами к её руке.
И когда это он успел набраться подобных аристократических манер? Не иначе, как в спецшколе НКВД. Ну, да, чтобы косить под немецкого офицера в самом скопище этих вояк, надо чтобы поведение едва ли не на подкорке записалось.
— Да ладно вам, товарищ Янус… — Глафира Митрофановна неожиданно окинула деда очень теплым взглядом из-под приопущенных ресниц. — Это ведь даже на нормальную операцию непохоже — так, мелочь…
От этого брошенного ею взгляда у меня по душе словно каким-то наждачком прошлись. Типа, не трогай — моё! Блин, даже не смотря на всю кровавую мерзость и грязь войны, долгое воздержание на меня, да и на моих женщин плохо действует. Как бы потом всё это не спровоцировало настоящий ядерный взрыв в одной очень маленькой ячейке советского общества, пусть и уединенно живущей где-то на отшибе.
— Вот в таких мелочах, Глафира Митрофановна, — ответил дед, — и проявляют себя настоящие профессионалы своего дела! А вы — лучшая, из тех, кого я встречал!
Ну, вот, опять! Двойные фразы, двойные смыслы… Надо заставить себя не думать обо всём этом. Ведь мой старикан, наверняка, совершенно иное имел ввиду… Или нет? А насчет мелочей — он прав: даже дьявол, и тот кроется в деталях[1]. А для настоящего разведчика внимание даже к незначительным деталям должно быть на высочайшем уровне.
— Ну, что, — дедуля взглянул на часы, — пора мне уже. И так задержался дольше, чем планировал. Как бы немцы не хватились моего отсутствия.
— Не должны, вроде… — мотнул я головой. — В такую гадскую погоду даже собак на улицу не выгоняют.
— Да какая же она гадская? — удивленно произнес Чумаков, выглядывая из избы во двор через распахнутое окно. — Так, моросит слегка, и ветер совсем стих.
— Это здесь, в Гнилом Углу погодка «шепчет», — усмехнулся я. — А в самой Тарасовке сейчас настоящее светопреставление творится.
— А тебе откуда знать, товарищ Чума? — Как-то косо посмотрел на меня дед. — Или твоё сверхсекретное биологическое оружие и погоду предсказывать умеет? — И он спрятал в кулак свою ехидную усмешку, сделав вид, что слегка закашлялся.
— Ну, умеет-не умеет, это я сейчас и проверяю… — И словно в подтверждение моих слов в стороне деревни сначала очень ярко сверкнуло, а потом громыхнуло так, что задрожала посуда на столе. — Я же говорил, что у фрицев не всё так безоблачно, как здесь у нас.
Дед опять посмотрел на меня «с прищуром», но я-то знал, что за этим кроется крайняя степень изумления. Хотя, я бы вполне обошелся и без этого своего послезнания — просто все его чувства, выраженные в изменении расцветки ауры, были передо мной как
