Вон самолет «моих». «Ту-134». Тот самый, удостоенный взлета на пачке болгарских сигарет — пробовал, когда вздумал курить. Но бросил — гадость.
«Адын… Сафсем адын…» — улыбнулся про себя.
А Наташка? Она окажется совсем рядом, за стенкой в «гостевой», ворочаясь на девичьей кровати… Пикантная ситуация.
Я поморщился, разгоняя юркие, пошловатые мыслишки. Ничего не будет, дальше приятельского формата не продвинусь. Хватит с меня Инны…
Покинув аэропорт, я сел в машину — спецы «Ижавто» вернули-таки пикап, и полгода не прошло. Я слегка погонял мотор, ревниво прислушиваясь: не уработали ли? С автопрома станется…
Порывшись в бардачке, достал старенькую, потрепанную книжку Козырева. «Причинная или несимметричная механика в линейном приближении». Сразу вспомнился отличный рассказ Стругацких «Забытый эксперимент» — о «двигателе времени», работавшем на принципах той самой ассиметричной механики.
Козырев двадцать лет изучал звезды, пока не пришел к выводу, что светилам маловато термояда — энергию они «дочерпывают» извне. Из времени.
Я вчитался в козыревские постулаты:
«1. Время обладает особым свойством, создающим различие причин от следствий, которое может быть названо направленностью или ходом. Этим свойством определяется отличие прошедшего от будущего.
2. Причины и следствия всегда разделяются пространством.
3. Причины и следствия различаются временем».
Коротко и ясно. Перелистываем… Вводится величина хода времени: це-два равно дельта-икс, деленное на дельта-тэ. Пространство на время…
А цэ-один, по Козыреву, скорость света.
Самое интересное начинается, когда в нехоженных дебрях причинной механики рассчитывается значение хода времени, и выводится миленькая формула: цэ-два равно альфа, помноженная на цэ-один, где альфа — та самая постоянная тонкой структуры, которую Фейнман называл «величайшей проклятой тайной физики». А это, по Козыреву, всего лишь отношение двух фундаментальных скоростей!
Или вот такое понятие — плотность времени. Предполагается, что она неравномерна в пространстве и меняется в окрестности происходящих процессов, уменьшая или увеличивая энтропию.
Я быстро перелистнул страницы до закладки.
«…Опыты прямо доказывают возможность воздействия одной материальной системы на другую с помощью времени. Поскольку время не передает импульса, такие воздействия не могут распространяться, и их существование означает возможность мгновенной связи».
Здорово же?!
Правда, ассиметричная механика отрицает саму возможность путешествий во времени — они, дескать, нарушают причинность. Но окольная тропка найдется…
Двигаться быстрее света в обычном пространстве нельзя. А в гиперпространстве — пожалуйста! Остается открыть какое-нибудь субвремя…
Я решительно захлопнул томик. Не со всем я соглашался с товарищем Козыревым, но уж больно хорошо его идеи совпадали с моим мировосприятием. Да и к чему тупо продолжать, свято храня?..
«Перелопачу! — подумал я с удовольствием. — Где-нибудь в Физтехе буду от сих и до сих, с перерывом на обед, мудрить с графеном, а по вечерам — баловаться с «двигателем времени». Что выйдет — бог весть, да хоть не впустую отбуду срок жизни!»
Тот же день, позже
Прага, Хлоубетин
Старо Место, Карлов мост через Влтаву, ратуша, храмы, кафешки и просто тесные улочки, помнящие века тутошней жизни — Рита обежала, оглядела всё, впитывая ощущения, как сухая земля — воду. Набегалась, насмотрелась — и засела в кофейне «Славия», как они и договаривались с Мишиным папой.
«Добри дэн. Млувите чески?»
«Богужел, немвлумим. Просим, дэйтэ ми едну каву».
Девушка блаженствовала за столиком, экономно тратя кроны и рубли — попивала «каву» со штруделем, и бесплатно любовалась Пражским Градом, что красовался в окне. Конечно, с Мишкой было бы куда интересней — и приятней, но и то, что дарует жизнь, стоит ценить.
Белая «Волга» Петра Семеновича вежливо побибикала полчаса спустя, и Рита живо покинула столетнее кафе, скользнув на заднее сиденье.
— Нагулялась? — обернулся свекор.
— На сегодня — да!
Рассмеявшись, Гарин-старший тронул с места, и аккуратно покатил по пражским улицам. От города веяло чем-то утраченно-провинциальным, старомодным, смешным даже. Этот флёр начала века порой окутывал девушку в Пскове, в Ленинграде, даже в старой Москве, где-нибудь на Сретенке.
— Иржи — это наш инженер — предлагает на выходные махнуть в горы Шумавы, — заговорил Петр Семенович, поглядывая по сторонам. — Можно будет на лыжах покататься, посидеть в деревенских кафешках… Ты как?
— Я — «за»! — подняла руку Рита. — Только у меня лыж нету.
— Не вопрос! — хохотнул водитель. — А прокат на что? И долго ехать не надо, всё рядом! Я еще и сам толком не привык… Чехословакия — маленькая страна. Два часа езды — и граница! Тесно тут, а мы — люди простора!
— Это — да!
«Волга» миновала высокое здание «Тесла», и свернула к жилым корпусам. Директор ПО «Совинтель» занимал обычную пятикомнатную квартиру на четвертом этаже, куда долго добирался лифт, дребезжащий, как старый трамвай.
Жиличка обнаружилась в единственном числе — Настя чинно готовила «домашку», оккупировав большой овальный стол в гостиной.
— Привет, привет!
— А мама где?
— А в «Тузик» ушла!
— В «Тузекс», — перевел, смеясь, Петр Семенович. — Тутошние госмагазины, вроде наших «Березок». Там крон не принимают, всё за боны. Зато — качество!
— Мне там джинсы купили! — громко похвасталась Настя. — «Райфл»! Итальянские!
Гирин-старший замер вдруг, подняв палец.
— Чую! — вымолвил он. — Наша мама пришла, молочка принесла…
Едва слышно, но очень уж жалобно завизжал лифт, и скрипнула, отворяясь, дверь.
— Уже приехали? — оживленно спросила Лидия Васильевна, стряхивая с себя пальто. — Молодцы какие… Сейчас будем кушать! Я шпикачек взяла!
— А у меня совершенно случайно завалялась бутылочка «Пльзеньского», — промурлыкал Мишин папа.
— Алкого-олик…
Рита заулыбалась. Она помнила, как ей пришлось жить у Гариных, еще когда в школу ходила — и до чего будущая свекровь старалась скрасить жизнь «сиротинушке», несчастненькой жертве родительского раздора. Тогдашнее впечатление уюта и лада осталось с ней навсегда. И вот, будто ожили воспоминания…
…Шпикачки ничем особым не отличались от московских. Чешского пива Рита даже пробовать не стала, и им с Настей щедро плеснули «Кофолы», местного ответа на всякие «Пепси».
Ничего так, в нос шибает запахом яблока и смородины…
— Старос торопит, — делился новостями Петр Семенович. — Они запустили в серию «восемь-восемь».[1]Да ничего особенного, просто модернизировали «восемьдесят шестой». Аллес гут, конечно, но… Я Филу и говорю: «Ты давай, не отлынивай! Нашим процам нужно много микросхем поддержки. Вот ты их и утрамбуй в однокристаллку!» А он орет, факает через слово… Техпроцесс тот же, три тыщи нанометров, и надо как-то умудриться запихать в проц пятьдесят пять тысяч транзиков! Аллес капут…
— Ой, Риточка устала уже, — спохватилась Лидия Васильевна. — Настя, покажи!
— Пошли! — вскочила Гарина-младшая.
— Достопримечательностей объелась… — зевнула Рита, и смутилась.
По деревянной лестнице девушки поднялись наверх, в Настину спальню.
— Да рано нам спать! Восьми еще нет…
— Это только так кажется, — тоном умудренной женщины заявила Гарина-младшая. — Пока помоешься, пока… А поговорить?!
— Ладно! — заулыбалась Рита. — Давай тогда стелиться…
Собрав всю волю, она попыталась слать телепатему, но ее слабый зов не «добил» даже до соседней улицы…
Зато, где-то через час, когда девичьи разговоры пошли на спад, в голове знакомо загудела пустота, и ласковый Мишин голос, будто кружащийся в хороводе эгрегора, пожелал: «Спокойной ночи, маленькая!»
И сразу стало хорошо и тепло. Рита зевнула дивным ротиком, и закрыла глаза. Ей снилась ромашковая поляна в обрамлении грубых колючих елок и березок-недотрог. Она шла босиком, уминая мягкие соцветия, навстречу Мише, и солнце приятно грело голые плечи.
