Студент - Всеволод Советский

литовское дешевое яблочное вино «Obuolys» — естественно, его переиначили в «оболтус», что очень подходило к контингенту потребителей… Продавалось это обычно в крупных толстостенных бутылках, типа шампанских, емкостью 0,75 литра, в данном случае их называли «бомбы», «фугасы» или «огнетушители». Короче, едва ли не на все находилось какое-нибудь острое слово.

Все это промелькнуло у меня в памяти в одну секунду, а в итоге дедукция свелась к классическому портвейну 777, «Три семерки», опять же у шутников — «три топора». Или «очко». Вообще говоря, номерных крымских портвейнов в СССР хватало. Были №№ 15, 33, 72… И все же самым популярным был 777, отнюдь не только массандровский. Честно сказать, производили его где ни попадя. Происхождение этих номеров? Загадка. Конечно, и тут имелись потешные версии: дескать, комиссия, дегустируя портвейн № 7, додегустировалась до того, что в глазах стало троиться, и в официальный акт попало название 777… Но это, конечно, анекдот. А реально — толком никто не знает.

Я сверил свое мнение с Витькиным — совпало.

— В общем, берем два пузыря «семерок», — начал он…

— Три, — перебил я.

— Три?

— Три. Не хватит, ты побежишь?.. Я — нет.

Аргумент показался убедительным. Правда, я тут же предложил взять два портвейна и токайское, но Витя закривлялся, руками замахал — «токай» стоил заметно дороже. Ну, я возражать не стал. Купили три портвейна, закуски — сыр, колбасу, я опять же взял любимый болгарский сок, правда, сливовый, а не томатный. Деньги честно располовинили, тут Витек не ловчил, не жопился: слишком силен был стимул. Аккуратно упаковали покупки в матерчатой сумке так, чтобы ничего не звякнуло, и пошли.

Витька заметно ускорил шаг, нетерпение подхлестывало. Я немного над этим подсмеивался, и все намекал на то, что смогу ловко приворожить Татьяну к моему приятелю, видя, насколько данная тема ему по сердцу.

Барьер в лице Матвеевны вновь пришлось брать посредством пятиалтынного. Зоркий, как у Чингачгука, глаз вахтерши просек запрещенное содержимое сумки, несмотря на отсутствие бряканья.

— Та-ак, а ну стоять, добры молодцы! Чего несем?

— Продукты, — отрезал я и звонко припечатал монетку на стол. — Помощь нашим девушкам!

Зачем я это брякнул, сам не понял. Язык сболтнул быстрее мысли. И неожиданно в масть. Матвеевна изменилась в лице:

— Это куда, в триста двенадцатую, что ли?

— Да! — я несколько удивился, но вида не подал.

— Ну да, ну да, Любочка говорила… Ладно, поняла.

И мы победно потопали вверх. Я соображал: ага, похоже, Матвеевна к Любе сильно благоволит… Ну что ж, это хорошо. Скосился на Витьку — по его лицу заметно было, что волнуется. И побледнел.

— К себе зайдем или сразу к ним? — спросил я, когда миновали второй этаж.

Витька трусовато пожал плечами. Его уже потряхивал мандраж.

— Ладно… — сказал я, но больше не успел.

— Эй, кавалеры! — звонкий голос сверху. — Курс — прямо!

И легкий переливчатый смех.

Я вскинул голову, увидел высокую смеющуюся девушку, и сразу понял, что это Люба.

Сказать, что она была прямо вот раскрасавица или притягательно-миловидна, как Лена, к которой меня влекло?..

Да вот как-то черт его знает!

То есть, во мне враз возникли две разнонаправленные мысли. Такой психический Тяни-толкай.

Я сознавал, что вряд ли девушка может похвастать классической правильностью черт лица. Не то, чтобы сильно, по-азиатски скуластая, но у нее были так называемые «высокие» скулы, делающие лицо каким-то твердым, даже массивным, что ли. Вообще, все черты лица были несколько чрезмерны, великоваты. Нос, рот, глаза… Впрочем, глаза большими не назвать, уж очень глубоко посажены в глазницы. Но даже оттуда они сияли звездочками, насколько они были светло-голубые. Не бледные, белесоватые, а именно ярко-голубые, цвета светлой бирюзы. Ну и вот так: как будто все это неправильное, не попадающее под известные стандарты красоты, в сумме давало необъяснимый эффект. Дисгармония, из которой против правил рождается странная гармония, то необъяснимое, что заставляет мужчин оглянуться вслед женщине. Ну или заставить себя не оглянуться. Все-таки неприлично.

Я легко могу это себе представить. Вот так идешь по улице, а навстречу тебе такое чудо в женском облике. Вроде и не Венера, но черт возьми! Свет дивных глаз, улыбка, походка… Промчалась мимо, а ты тупо идешь дальше, и голову тянет неведомая сила. Обернись! Посмотри вслед! Ты и сам толком не знаешь, зачем это надо. Ну, оглянулся, ну увидел, как этот мир навсегда уносит ее от тебя. И что?.. И нет ответа. Чувствуешь, что жизнь намного больше и сложнее тебя, в ней есть нечто, чего тебе, видно, никогда не понять, вот и весь ответ.

Это мгновенно вспыхнуло во мне, когда я увидел залихватскую Любу, и даже светлые волосы, кое-как схваченные в неряшливый хвост, и сомнительной свежести футболка, и спортивные трико, и шлепанцы на босу ногу не помешали мне представить, как мужчин неудержимо тянет к ней незримой силой. Думаю, и она сама не очень понимала это, может, не больно-то и думала, но не чувствовать не могла.

И сейчас она хохотала над очумелой Витькиной физиономией.

— Витя! А что это у тебя вид такой вид, как будто ты атомный взрыв увидел?

— Так вы, Любовь, в некотором роде и есть атомный взрыв, — удачно встрял я.

— Ах ты, ух ты! — с сарказмом завыделывалась самодеятельная артистка. — С каких таких пор, Василек, мы стали на «вы»?..

Ага, значит, уже и на «ты» бывало?.. Ну ладно.

— Я имею в виду любовь в широком смысле, — мудрено заговорил я. — Как чувство. Или даже как всемирную стихию!.. — постарался подлить в голос побольше пафоса.

Тут насмешница примолкла. Взглянула на меня иначе. С любопытством.

— Слушай, Василий, — произнесла она. — Сдается мне, ты сам не понял, какую гениальную вещь ты сказал?

— Я всегда думаю, что говорю, — парировал я. — И никогда не говорю то, чего говорить не надо.

Теперь у Любы даже не нашлось, чем крыть. Она смотрела со всевозрастающим интересом.

— Так ты философ, Вася? Не замечала раньше.

— Потому что не приглядывалась.

— Тоже верно, — согласилась она. — Спасибо, что подсказал. Надо приглядеться.

Весь этот диалог был окутан тоном неуловимой иронии. Когда собеседники намеренно ведут себя так, что непонятно, шутят или нет. Несложно угадать: Люба просто обожает подобные словесные игры, они ей кажутся