– Я заслужил! – гордо заявил Коршунов.
– Ну конечно! Твои воины только об этом и говорят! – Анастасия улыбалась. – Мол, боги так тебя любят, что золото само падает к твоим ногам. Даром.
– Ничего себе – даром! – Алексей немного обиделся. – Интеллект, значит, уже не в счет! А то, что я лично рисковал своей шкурой, когда встречался с питиундскими олигархами? Меня вполне могли просто прикончить! Скажешь тоже – даром! Само!
– Не сердись, милый! – мягко проговорила Анастасия. – Это не я говорю, а твои люди. И хорошо, что они так говорят. Я три года живу среди них и, не обижайся, знаю их лучше тебя. Они – варвары и потому ценят то, что дается даром, больше того, что добывается трудом и усилиями. И мешки с золотом, которые появились на ступенях питиундского храма после того, как ты там побывал, – это их самое сильное впечатление за все время вашего похода.
– Не думаю, – проворчал Коршунов. – А захват триремы? Вот это – действительно!..
– Вовсе нет, – терпеливо проговорила женщина. – Захват триремы они видели. Они сами в нем участвовали. Для них это всего лишь очередная победа. И лишь немногие, такие как Одохар, могут оценить ее настоящую цену. Для остальных это всего лишь эпизод. Хотя сама трирема, стоящая в херсонском порту, – отменный символ твоего успеха. Всякий может видеть ее, и, думаю, будущей весной у тебя не будет недостатка в воинах. Правда, у этого аурея[8]есть и оборотная сторона: в Риме тоже узнáют о твоей победе.
– Я думал об этом, – признал Коршунов. – Скажи, какова вероятность того, что Рим пришлет сюда войска?
– Войска – вряд ли. Наш юный император не любит воевать. Вернее, этого не любит его мать, а Александр Север – послушный сын. Ты ограбил Питиунд.
Питиунд – это понт. Но слово Туллия Менофила, наместника Нижней Мезии, весит больше, чем слово наместника понтийской провинции. А Туллию не нужны осложнения с Херсоном. Ему нужен Херсон – вольный город, важнейший торговый центр в этих местах. Это удобно всем: и Риму, и Боспору, и варварам. Самое большее, на что согласится Туллий, – чтобы флот Рима появился у здешних берегов. В этом случае ты потеряешь свою трирему. Но если проявишь себя хорошим дипломатом, то, возможно, получишь от Рима выкуп. В обмен на обещание не посягать на земли Рима. Это обычная практика. Всем известно, что, получив золото, варвары на некоторое время успокаиваются.
– Я не успокоюсь, – возразил Коршунов. – Ты знаешь, чего я хочу.
– Знаю, – вздохнула Анастасия. – Ты хочешь невозможного.
– Да! – заявил Алексей. – Я хочу невозможного! – Его охватило восхитительное чувство абсолютной уверенности в своих силах и своей правоте. – Хочу – и получаю!
«Как он красив! – подумала Анастасия. – И как самоуверен! Как все мужчины. Они жаждут величия… Но величие достается немногим, смерть или безвестность – куда более частый удел… Как же мне уберечь тебя, мой Алексий? И тебя, и родину мою… Как мне уберечь от тебя?»
Ноябрь в Херсоне – прохладное время. Свинцовые мутные волны, поблекшая листва, в домах побогаче по ночам в спальне – непременно жаровня с углями или нагретые камни, которые рабы хозяина раскаляют снаружи, а потом растаскивают по комнатам. Еще – кувшины молодого неразбавленного вина на каждой трапезе.
Во вторую неделю ноября Агилмунд, Ахвизра и еще три десятка гревтунгов, тех, что не отбыли десять дней назад вместе с Одохаром, отправлялись в дорогу. Домой. Алексей – оставался. Перспектива зимовать в готском бурге его не радовала. Тем более там была его законная малолетняя жена Рагнасвинта, сестра Агилмунда, Сигисбарна и Книвы, очень важная нить, связывающая его родственными узами со славными гревтунгами… но Коршунов представлял, как будет жить одновременно и с ней, и с Настей. Что делать, не мусульманское у него воспитание. Даже не языческое. Да и что таить: после Анастасии белобрысая свинка-Рагнасвинта – все равно что гамбургер под кока-колу после настоящих домашних сибирских – под водочку. Ну не катит!
Впрочем, подарки, которые он заслал меркантильной женушке, должны скрасить ей отсутствие мужа. Это даже Агилмунд подтвердил. Мол, никаких проблем с родней быть не должно. Главное: добро добытое домой отправлено. А то, что большой вождь Аласейа остается в Херсоне готовить новый большой поход, это нормально. И Книва с ним остается, то есть не одинок Аласейа, есть рядом родич, если что.
– Ты, главное, меча не забывай, – в который раз напомнил Коршунову его лучший дружинник. – Красный тебя поучит. Да и молодой – тоже хорош.
«Молодой» – сын Крикши Тарвар. Парень ненамного младше Красного, но для Агилмунда – «молодой». Что, впрочем, скорее титул, чем уничижительное определение. Типа – наследник.
Прощались они у ворот Коршуновской усадьбы, приобретенной Алексеем на часть питиундской добычи. Личная доля Коршунова в этой недвижимости составляла примерно десятую часть, остальное покрыто за счет «общака» гревтунгов. Посему приобретение и по совести, и по готским законам было «общественным». Но это Коршунов убедил Одохара в необходимости вложения. Надо же иметь гревтунгам «базу» в Тавриде. Чтобы на своей земле и лагерем стать, чтобы хозяйство свое было, склады-амбары… убедил. Гревтунги – люди обстоятельные и хозяйственные. Даже к войнам относятся – как к посевной. И что такое правильное вложение денег, понимают. Лучше, конечно, силой взять… но и тут Коршунов сумел убедить: херсонесцев полезнее иметь в союзниках. А богатства в империи добывать. Там их больше.
Короче, оставался Коршунов в Крыму не гостем, а землевладельцем. Латифундистом с садами и виноградниками, с двумя десятками рабов, домом на полсотни комнат, скотным двором, конюшней и тому подобным. Естественно, ведь земля здесь продавалась со всем, что на ней. Причем по законам херсонесским не сообщество гревтунгов, а именно Коршунов числился владельцем всего этого великолепия, поскольку это он подписывал бумаги и оформлял сделку. В общем, стал Алексей Коршунов хозяином, а вот гостем его стал вождь гепидов Красный. Потому что пока молодой рикс в походах ярость тешил да славу добывал, на родине у него переворотец произошел, и возвращаться туда Красному стало нежелательно. Прирезали бы его, несмотря на личную храбрость и ловкость в обращении с оружием. Так что после совещания, в котором помимо Красного и Алексея участвовали Скулди, Агилмунд, Одохар и Травстила, было решено: Красному лично в родные пампасы не ехать, а заслать туда преданных Красному гепидов, коих для открытых воинских действий осталось маловато, а вот для диверсионно-пропагандистской работы – в самый раз. С помощью умного Коршунова и опытного Скулди Красный проинструктировал своих соратников, что говорить и как. Чтобы не трусостью выглядело невозвращение Красного, а, наоборот, доблестью и удачливостью. Впрочем, лучшим агитатором, как всегда, оставалось золото.
