Угол Новинки и Прусской – запомнил адресок Олег Иваныч, усмехнулся про себя, хорошо усмехнулся, по-доброму, надеждами тешась.
Оглоеды ждали у лодки.
Эх, как хорошо все складывается! – глядя в свинцовые воды Волхова, думал Олег Иваныч. – Глядишь, и с Софьей повезет. Только не накаркать бы.
С Волховского моста на лодку пристально смотрели двое. Один – одет богато, в плаще темно-зеленом – боярин Ставр, а вот другой… Мелкий, угодливый, все на Олега указывал да мелко тряс козлиной своей бородою. Ой, накаркал-таки Олег Иваныч, ой, накаркал!
Проводив лодку с Олегом взглядом, боярин бросил козлобородому мелкую монету и, вскочив в седло вороного коня, подведенного расторопным холопом, вскачь помчался на Торг.
Поднявшийся ветер уносил к югу разорванные остатки туч. Темнело. На Волхове поднимались волны.
Ой, накаркал Олег Иваныч…
Глава 6
Новгород. Август—сентябрь 1470 г.
Он связал ее руки и ноги,
А потом стал подыскивать нож:
Который из них хорош?
(Их здесь много, широких и длинных,
Для дел отнюдь не невинных.)
Гартман фон дер Ауэ, «Бедный Генрих»
Олег Иваныч поднялся поутру рано – только что показавшееся из-за городских стен солнце, сонное, смурное, оранжево-красное, еще не успело войти в полную силу, не налилось еще ослепительным золотым жаром, не парило, не слепило глаза окаянно. Тихо вокруг было. Тихо, свежо и по-утреннему прозрачно.
Надев лучший кафтан – надо бы сегодня заглянуть на владычный двор, а туда худо одеваться негоже, – Олег Иваныч перекусил вчерашним пирогом с красной рыбкой, выкушал полчашки икры, запил малиновым кваском и, перекрестившись на иконы в углу, велел Пафнутию седлать коня. Хоть и никакой пока был наездник Олег Иваныч, однако положение обязывало – неча пехом шастать, словно шпынь ненадобный. Пафнутий специально подобрал смирного каурого конька – чтоб не расшибся хозяин с непривычки. Заседлал, расчесал гриву щеткой – хоть куда конек получился, не хуже других, правда, сонливый малость, ну да быстрота – она не всегда к спеху бывает.
Взгромоздившись в седло, Олег Иваныч милостиво кивнул Пафнутию и, осторожненько выехав со двора, мелкой неспешной рысью поскакал по Славной улице в сторону Большой Московской дороги. Хорошо скакалось Олегу, славно! И то – это ж не к прокурору с ранья нестись просроченные дела продлевать пачками. Нет – тут сам себе хозяин. Ну, почти… Помахивая плеточкой, кланялся Олег Иваныч знакомым купцам, шествующим на торжище, вежливо здоровался с мастеровым людом, кивал народу помельче – квасным торговцам да разносчикам, Максюте-пирожнику кивнул на особицу – угодил Максюта вчерашними пирогами – грибниками да рыбниками, вон и с утра Олег остатками лакомился – вкусно! Пирожник ухмыльнулся польщенно, поклонился низехонько, приглашал за пирогами захаживать. Ну да до того ли Олегу Иванычу? Будет он самолично за пирогами захаживать, как же! Пафнутия пошлет иль оглоедов. А пироги у Максюты действительно замечательные – прямо во рту тают.
Недоезжая Торга, Олег Иваныч свернул на Пробойную. Солнце уже поднялось, пожелтело, ухмылялось въедливо – ужо, мол, к обеду пожарю, ждите! Народу на улицах встречалось все больше, уже и не только торговцы-разносчики-мастеровые, но и поважнее люди попадались – купцы Ивановской сотни, что с немцами да шведами торговали, и даже полтора боярина на пути встретилось. Полтора – это потому как с одним-то боярином самолично раскланялся Олег Иваныч, а вот с другим… А вот с другим – другая штука вышла. Видел тот боярин очень хорошо Феофилактова человека служилого, однако сам не показывался – средь яблонь хоронился-прятался за оградою усадьбы своей собственной, что на пути Олега оказалася, – на улице Пробойной, недоходя Федоровского ручья. Рядом с боярином, средь листвы густой, и второй скрывался – старый знакомец – плюгавый такой мужичонка с бороденкой козлиной. Все кивал в Олегову сторону да знай нашептывал что-то боярину, покуда не скрылся Олег Иваныч из виду, за ручей проехавши. Отошел тогда боярин от ограды, почесал бородку щегольскую, задумался. Красив был боярин, лицом пригож и собою статен, одно плохое – глаза: серо-голубые да неживые какие-то, словно у снулой рыбы, так на людей смотрят, вроде и нет их тут, людей-то. Нехорошие глаза были у боярина, словно бы оловянные, да и душа, надо сказать, глазам вполне соответствовала.
Миновав длинные стены боярской усадьбы, Олег Иваныч переехал по мостику Федоровский ручей и оказался на Большой Московской дороге – главной улице Плотницкого конца, населенного мастеровым людом. Разные были мастеровые – кузнецы-бронники-щитники – у кого одна кузня да курная избенка, а у кого и хоромины под стать боярским. Кто клиента-заказчика ждать замучится, а к кому и в очередь выстраиваются, сделай, мол, мастер-ста, а уж за нами не заржавеет. К таким-то мастерам и относился оружейник Анкудеев Никита. Не просто Никита – Никита Тимофеевич! Мастер был знатный, кудесник, а не мастер, по словам ганзейцев, – пока был еще их двор на Новеграде – ничуть не хуже мастеров нюрнбергских Никита Анкудеев был, не хуже, а может, еще и получше. Усадьба его на Щитной улице – еловыми бревнами мощена, тыном крепким ограждена. Две кузни, амбары. Изба – не изба, хоромы двухэтажные, каменные. Как трудился Никита – так и жил, вот уж кому по труду и честь. Три дочки у мастера – о том знал Олег – за важных людей замуж выданы, хоть не за бояр, да за «житьих», не за шильников каких ненадобных, у кого шиш в кармане да вошь на аркане.
Перед воротами спешился Олег Иваныч, постучал вежливо. Да его уж и так заметили – распахнули ворота, ученик-служка конька каурого под уздцы взял, отвел к конюшне, овсом потчевал. Сам хозяин из кузни вышел – кому надо, знали уже в Новгороде Олега Иваныча – фартук одернул, в поклоне склонился, кивнул помощникам – притащили кваску ледяного. Поклонился и гость, испил кваску, похвалил, о здоровье сведался, потом и к делу…
Усмехнулся в усы Никита-Мастер, самолично вручил заказанное – «в гишпаньских землях эспадой прозываемую». Руки за спину заложил, прищурился хитровато – как-то оценят его рукоделие?
Одного взгляда хватило Олегу Иванычу, чтоб восхищенно присвистнуть. Не шпага получилась – птица! Легка, прочна, удобна – словно по руке его кована. Эфес узорчатый чернен, серебром тронут, клинок хладен и светл, на подошве клеймо – «Никита Анкудинъ Ковалъ». Да уж, мастерство оружейника того стоило, чтоб навек запечатленным быть. Хоть и недешево обошлась Олегу шпага – да уж тут тот случай, когда никаких денег не жаль.
Слова вспомнились: «Шпагу нужно держать, как птицу. Сильно сожмешь – задушишь, слабо – улетит…»
