Запахнув поплотнее шинель, командир "Маньчжура" продолжал стоять на мостике вглядываясь в горизонт. И видел он там не облака и далекий берег, а ожидающие его в будущем новые чины, ордена и должности. Ибо победоносная наступательная война крайне щедра к тем, кто сумеет в ней выжить. А он сумеет, он кадровый офицер, и меньше чем в чине контр-адмирала в отставку не собирается.
Обзор зарубежной прессы:
Германская"Берлинер тагенблат": "Победа белой расы - русские уничтожали японские броненосцы один за другим!"
Французская "Эко де Пари": "Очередное кровавое преступление русского царизма! Палачи царя убивали японских моряков, вместо того, чтобы их спасать"
Британская "Дейли Мейл": "Русские в очередной раз показали свое варварство! В нейтральном порту они напали на мирные суда Японии!"
Австрийская "Нойес Фремденблатт": "Гулливер напал на лилипута! Сколько стран еще надо захватить России, чтобы удовлетворить свою кровожадность?"
САСШ "Нью-Йорк трибьюн": "Война на Тихом океане полыхает все сильнее и сильнее! Интересы бизнеса САСШ могут быть поставлены под угрозу!"
Газеты Российской империи:
"Русские ведомости": "Блестящая победа русского оружия! Разгром японского флота под Порт-Артуром! Гибель адмирала Того!"
"Новое время": "Битва титанов! Японцы сражались как львы! Героизм русских моряков и бездарность русских адмиралов!"
"Биржевые ведомости": "Пиррова победа? Каждый день войны - потеря миллионов рублей! Казна не бездонна! Надо подумать о новых займах!"
12 февраля (29 января) 1904 года, 09:15, за Москвой, поезд литера А Великий князь Александр Михайлович Опять колеса вагона-ресторана простучали на стрелках. Позади осталась Первопрестольная с ее хмельным колокольным перезвоном, и по купечески размашистым празднованием Порт-Артурской победы. Празднование, к слову сказать, не утихало уже двое суток.
На Николаевском вокзале, пока нам цепляли новый паровоз и осматривали вагоны, Карл Иванович отправил все нужные телеграммы и накупил самых разных газет. Какая же каша должна быть в голове у тех, кто читает эдакую, с позволения сказать прессу. Тут и перепечатки из парижских, берлинских, венских, лондонских изданий. Причем, многие из них явно бульварные, рассчитанные на самую малограмотную публику. Тут и сочинения доморощенных акул пера, за плату малую готовых доказывать вам что угодно, что черное - это белое, что горячее - это холодное, и что победа - это на самом деле поражение.
От таких извращенных мыслей наших писак у меня совершенно пропал аппетит. Удивительно, но иностранные газеты были к нашему флоту куда добрее, разве что, кроме британских. Когда я читал в "Русском Слове" перепечатку статьи из лондонской "Таймс", мне казалось, что до меня долетают брызги слюны истеричного идиота. И, что самое удивительное, так называемая левая пресса по всей Европе придерживается британской точки зрения. Правые же, где как - в Вене и Париже нейтральны, в Берлине всецело стоят на стороне России. Маленькая заметочка - в Берлине некий писака выдавший против России откровенно мерзкий пасквиль, посажен кайзером Вильгельмом в тюрьму Моабит. - Без объяснения причин-с!
Отложив в сторону пухлую кипу газет, я принялся за стоящий передо мной крепкий черный кофе с булочкой. Пригороды кончились, и теперь в сером свете утра мимо окон вагона-ресторана бежали заснеженные ели и сосны. За соседним столиком Мишкин, за сутки кое-как пришедший в более менее приличное состояние, с аппетитом уплетал свой завтрак. Ему и дела не было до наших и британских писак, настроения кайзера Вильгельма, и наших отношений с Францией. - Счастливый человек. Когда я отложил газеты, он только бросил взгляд на эту пухлую пачку, и спросил с опаской, - Сандро, ну и что там пишут?
- В основном, нагло и мерзко врут, - коротко ответил я, не погрешив, между прочим, против истины. Особенно мерзкой была статья записного гуру наших атеистов и либералов, небезызвестного графа Льва Толстого. Этот старый безумец желал России поражения, а всем кто сражается ради победы, от адмиралов и генералов до самых последних нижних чинов ужасной и неотвратимой гибели. Этот выживший из ума графоман писал, - "теперь мы оказались как никогда далеко от торжества истинной свободы и справедливости, которая могла бы наступить в случае поражения кровавого царского режима", - что называется, "конец цитаты". Пока одни ликовали по поводу нашей победы, другие изливали на победителей весь свой яд. Как это мерзко!
Ольга, и ее компаньонка - дочь чиновника, умершего в нужде и бедности - Арина Родионова, завтракали за отдельным столиком. В противовес общепринятому мнению, что дуэнья при молодой женщине должна быть пожилой сварливой вдовой, наша Ольга взяла себе в напарницы сироту, принятую в Смольный институт исключительно за беспорочную службу ее отца, и по ходатайству вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Теперь же Арина выполняла при Ольге примерно те же обязанности, что и Карл Иванович при мне. Очень скромная, умная и воспитанная девушка, но бесприданница, а значит, брачных перспектив в обозримом будущем не имеет.
Наши светские повесы будут, скорее, охотиться за страшными, как ночной кошмар, дочками генералов и миллионщиков, которые смогут обеспечить им быструю карьеру или приличное состояние, не понимая при этом, что попадают к будущему тестю почти что в рабство, становясь от него во всем зависимыми. При этом умницы и красавицы, но не имеющие большого приданого или влиятельных родственников, подобные Арине, рискуют на всю жизнь остаться старыми девами. Беда, и причем, не только нашего времени. Я начал фантазировать о том, как можно устроить жизнь бедной девушки...
Если те люди, к которым мы едем, действительно из будущего, то они наверняка должны знать, кто из юных холостых мичманов на Тихоокеанской эскадре в будущем станет знаменитым адмиралом, и женить на нем Арину. Девушка она привлекательная, а уж на небольшое приданое и обзаведение молодым мы с Ольгой скинемся. Потом будет меня всю жизнь благодарить... С другой стороны, тот офицер что выжил в той истории, может случайно погибнуть при менее трагических обстоятельствах. Ведь, кроме неумолимой статистики потерь, людям является и слепой случай, в виде шальной пули в голову при уже выигранном бое. Так, в дни моего детства пал на поле брани внук Николая Первого, мой кузен Сергей Лейхтенбергский, красавец, рубака, храбрец. Пал холостым, не оставив потомства. Видимо в свои двадцать восемь лет не нашел той дамы, которой мог бы отдать свое сердце. Или нашел, но она уже принадлежала другому...
