путь до Москвы долгий.
— Сразу и отправляйся.
— Когда позволишь выступить в путь, о великий?
— Как соберётся моё посольство. Мои воины помогут тебе на волоках. Дней через семь. Будьте готовы.
— Уже готовы! — по-пионерски сказал Беклемишев и тут вошёл Донг.
Ну, как вошёл? Не вошёл, конечно, так как войти под шатёр он физически не мог. Заглянул, приподняв верхний край палатки. Заглянул и удивился.
— О, боярин! — Сказал Донг по-русски. — А ты, как здесь?
У Беклемишева надломились колени, и он сел на ковёр, уставившись на меня, «во все глаза».
— Вот, млять! — Не удержался я. — И принесла тебя нелёгкая, Донг.
— В чём дело, великий вождь? — Снова удивился великан.
— Вы ли это, сэр Питер!? — Изумился посол Московии, наконец-то узнав меня.
Мне удалось не расхохотаться и сохранить на лице серьёзность и спокойствие, подобающие императору.
— Меня называли и так, — согласился я. — Сейчас я шахиншах Османской Империи Питер Ибн Араби.
— Но как?! — Всё ещё сидя спросил Беклемишев.
— Вы поднимитесь, Иван Никитич. Не годится сидеть в присутствии императора, — произнёс я по-русски, и подал знак приставам.
— Помогите господину послу подняться.
Но Беклемишев уже и сам, несмотря на свой почтенный возраст, довольно проворно вскочил на ноги.
— Опустите крылья шатра, выставьте охрану по периметру и все выйдите, — приказал я визирю. — Я буду говорить с послом наедине.
Пока опускали «крылья», мы с Беклемишевым молчали, но это продлилось недолго.
— Никто не должен знать о моей предрасположенности к Московии, господин посол, — сказал я. — Особенно греки. И Максим Грек в том числе. Я знаю, что вы входили в его… э-э-э… группу единомышленников. Но знаете ли вы, что и он, и османские послы, находившиеся у Московского трона, зело настраивали султана на вражду с Московией.
— Знаю о том, эфенди, — сказал посол. — Много вскрылось в допросных каморах. И Максим Грек покаялся, и османский посол Искандер не просто так умер. Сказали, что корысть имели в войне Руси с Османами освобождения ради греков от турок. На Русь рассчитывали. Что Грецию от ига освободит.
Я, не удержавшись, фыркнул.
— Ига!? Да греки, считай, в масле катаются. Все значимые посты в правительстве султана, да и моём, занимают. У меня их здесь человек десять. Умные, чего уж таить, и начитанные. Храмы, монастыри службы служат, прихожан и чернецов не гнобим. Ну, обложил я их десятиной, но ведь не пятидесятницей! Садись, Иван Никитич… Вон, возьми…
Я показал ему на пару специальных подушек для седалища. Он осторожно присел на одну и в ожидании смотрел на меня.
— Ждёшь ответа на вопрос: «как?».
Посол кивнул.
— Долгая история, но с тобой Иван Никитич, кривить душой не стану. Ты муж умный и на язык смелый. Не зря тебя Берестенем кличут. Крыжовник и колюч, и кисел на вкус, не каждому по нраву. Как и ты. Наслышан о тебе немало. И, похоже, ты мне провидением послан, ибо никто лучше тебя мысль мою царю Василию не донесёт.
Беклемишев с интересом ожидал продолжения, а я чуть замешкался.
— Говорить тебе теперь ничего не буду. Дабы не выпытали из тебя худые люди слова мои. Посол мой, тоже грек, кстати, того, что в посольской грамоте писано будет, тоже не знает. На словах станет говорить всё тоже, что и всегда. То есть — ничего конкретного. Охрану посольскую пошлю с вами добрую, в тысячу сабель. Но пусть царь Юрий не опасается беды. Не хочу, чтобы ногаи, или кто иной напали.
Я помолчал, ожидая реакции Беклемишева, но её не последовало. Я уважительно усмехнулся. Терпелив посол… Кремень, а не крыжовник.
— На вопрос: «как?» отвечу коротко. У меня очень большая армия и отличная артиллерия. Личная армия… Я просто силой захватил власть.
— Просто захватил власть, — проговорил задумчиво Беклемишев, чуть покачивая головой.
— И всё, что я сказывал ранее… И особенно под пытками… Всё правда…
— И про несметное злато-серебро? — Усмехнулся посол.
На этот его вопрос я ничего не ответил, а помолчав немного, сказал.
— На сём заканчивать будем аудиенцию, Иван Никитич. Бывай. Дай бог свидимся ещё.
Беклемишев поднялся. Я хлопнул в ладоши. Крылья входа взметнулись вверх и появились приставы.
— Послов сопроводить до их корабля. Корабль взять под строгий надзор. На берег никого не выпускать до отбытия. Обеспечение всей команды кормом положить за мой кошт.
— У нас на борту почти сто человек… — Промолвил испуганно посол, но поперхнулся, увидев замах руки пристава.
— Наказан будешь, посол, — вскрикнул визирь, грозя палкой.
Я поднял руку успокаивая стражу.
— Я знаю, сколько у тебя людей, посол, и сколько у тебя осталось средств на прокорм. Потерпите.
* * *
Беклемишев Иван Никитич был сыном Никиты Васильевича, дьяка царя Ивана Васильевича Третьего. Глядя на разрезаемые форштевнем воды «Тёмно-синего моря», или по-турецки — «Бахр эль-Ассак», Иван Никитич продолжал размышлять над произошедшим.
Его отец, посланный Иваном Третьим к Менгли Первому Гераю, добился союзного договора, который просуществовал более двадцати лет и распался по вине русского царя, выдавшего свою дочь за литовского князя без уведомления о том крымского хана.
После этого крымцы самостоятельно разбили Большую Орду и возобновили походы на Литву, а с тысяча пятьсот седьмого года и на Русь.
Как ни пытался Василий Иванович Третий примириться с крымским ханом и турецким султаном, ничего не получалось. Над послами в Стамбуле издевались, потешались, сажали в крепость, а то и продавали в рабство.
Ни посулы, ни угрозы не действовали.
И вот случилось чудо, о котором и мечтать-то не имело смысла, потому, что представить подобное было невозможно. Беклемишев понимал, что везёт в Москву с одной стороны, вроде как благую весть, а с другой стороны… Этот, новоиспечённый «Араби» тешит себя надеждами о захвате земель, до сих пор, после распада Золотой Орды, не обретших хозяина. Победив Большую Орду, султан стал хозяином территории Волго-Донского междуречья, Астрахани и Кавказа. А теперь, говорят, что шахиншах претендует и на Днепро-Донское междуречье. Зачем ему поход к Казани? Просто для встречи с Великим Князем Юрием? Сейчас в Казани сидят Московские наместники. Не собирается ли «Араби» снова захватить Казань?
Так думал Беклемишев, борясь с морской болезнью.
Посольство шахиншаха растянулось на многие морские вёрсты. Иван Никитич поднял взор от воды, посмотрел на впереди идущее судно. Его «товарищ посла» дьяк Фёдор Афанасьевич Татищев стоял рядом и тоже молчал. За трое суток ожидания под арестом и двое суток морского пути, они уже обговорили все новости и неожиданно свалившееся на них благо шахиншаха. Им позволили перегрузить большую часть выкупленного ими из рабства люда на два небольших корабля голландской
