в местном клубе завтра будут показывать кино с Софией Ротару…
— Это «Душа» что ли? С Машиной времени на подтанцовке?
— Ага, с Машиной… а у тебя что-то есть против Макаревича?
— Он слишком сильно любит деньги, — вырвалось у меня.
— А ты, значит, не любишь? — подколола она меня.
— Не настолько сильно, как Макаревич, — нашёлся я, — и вообще ему бы зубы передние поправить, денег на это он наверняка уже заработал… а то смотреть тошно на его оскал.
— Мне там больше нравится Кутиков, — призналась она.
— Да, неплохой музыкант, — сказал я, — но певец из него очень посредственный. А знаешь, что вместо Ротару там должна была Пугачева сниматься?
— Нет, не знаю — а почему не снялась?
— Ну она же звезда эстрады, как говорят люди в теме, взяла и устроила грандиозный скандал в первый же день съемок, гримерка неправильная, фрукты не те, по три раза в одном дубле она сниматься не будет и вообще… режиссер и заменил её на Ротару — как известно, незаменимых у нас нет.
— Слушай, по дороге кто-то идёт, — встревоженно сказала вдруг Оля, — вон там.
Я посмотрел в ту сторону, куда она показывала, и увидел… да-да, того самого кудрявого и щербатого карлика… как же сильно он меня достал за истёкший период…
Эхо войны
— Лежи тихо, — шепнул я ей, — может мимо пройдёт.
Но увы и ах, лежать тихо у Оли не вышло — она опёрлась рукой на что-то там, пытаясь повернуться, и сломала ветку. В ночной тишине получилось очень громко.
— Вот вы где, голубки, — радостно сообщил лесник, — вас-то мне как раз и надо.
Я лихорадочно осмотрел пятачок вокруг нас с Олей и быстро взял в руки здоровую такую и прямую палку, сучок от сосны, килограмма три весом. Всё какая-то защита. А Осип этот тем временем уже пересёк опушку и направлялся прямиком к нам, насвистывая весёлую мелодию.
— Ты кто такой ваще? — грозно спросил я… ну то есть намеревался сказать грозно, на деле получился какой-то комариный писк.
— Я ж тебе два раза уже говорил, кто я, — пояснил он мне с назидательными интонациями в голосе, — лесник я, звать Осипом.
— Мне-то не гони, — продолжил я всё тем же предательски дрожащим голосом, — нет здесь никаких лесников.
— А я на общественных началах лесник, санитар леса, значит, — ухмыльнулся он и вытащил правую руку из кармана — в ней был зажат длинный и острый нож, из памяти всплыло наименование «финка».
— И что тебе за дело до меня… до нас? — задал я ещё один дурацкий вопрос.
— А ты мне сразу не понравился, — ответил лесник, ловко перебрасывая финку из одной руки в другую, — со своим вопросом про курево.
— Ну это ещё не повод… — попытался надавить на логику я, — подумаешь, закурить попросил.
И тут у Олечки, которая сзади меня всё это время стояла, не выдержали нервы — с пронзительным криком он взяла и рванула вглубь леса и чуть наискосок. Лесник, казалось, этому ничуть не удивился, но взгляд всё же перевёл в ту сторону и даже обозначил небольшое движение туда. Тут-то я и решил, что пора действовать — взял и запулил свой сук ему в голову… попал довольно точно, комлем в висок… лесник рухнул на мох, выронив нож.
— Оля, — позвал я её, когда убедился, что он лежит в отключке, — иди сюда быстрее.
Оля на моё счастье далеко убежать не успела и вернулась очень быстро.
— У тебя поясок какой-то на платье вроде был, — сказал я ей, — давай его сюда.
Она молча вытащила узенький кожаный пояс и протянула его мне, а я в свою очередь крепко скрутил руки лесника за спиной. Ноги связывать не стал — как же он пойдёт в милицию со связанными ногами.
— Чего он хотел-то? — спросила Оля.
— Щас объяснит, — ответил я, — когда очухается.
— Может ну его, — предложила она, — давай убежим и дело с концом.
— А он будет продолжать нам гадить? Нет уж, надо довести дело до нужной точки.
Осип открыл глаза, поморгал, потом начал говорить… почему-то на немецком.
— Аршмиторен, хозеншайзе, людер, — выплюнул он.
— Я немецкий в школе учила, — сказала вдруг Оля, — это он ругается так — засранцы, говорит, вы, жопы с ушами и суки конченые.
— Час от часу не легче, — озадачился я, пнул Осипа в бок и задал простой вопрос, — наме, ранг (имя, звание)?
— Говори уже по-русски, — ответил лесник, — по-немецки у тебя хреново получается. Я Осип Краузе, обер-фельдфебель батальона Нахтигаль.
У меня голова пошла кругом…
— А здесь-то ты как оказался, обер-фельдфебель? — только и сумел спросить я.
— Обычно, — пожал он плечами, — в плен попал, потом лагерь, потом убежал.
— Война же 37 лет назад закончилась — ты так и бегал всё это время?
— Так и бегал… нашёл жильё в лесу, там ружьишко было, стрелял дичь, собирал ягоды-грибы.
— Ну дела… — сел на пень я, — ну дела, такого я не видела…
— Отпустил бы ты меня, парень, — попросил Осип, — я ж тебе ничего плохого не сделал, а наоборот от уголовки отмазал.
— А Казбек-то у тебя откуда? — вдруг всплыл у меня такой вопросик, который мне уже не раз задали другие, — в лесу у нас табак не растёт и коробки с джигитами не бегают…
— Да зарулил в мой овраг недавно один турист, у него и позаимствовал, — отвечал Осип.
— Зарезал поди этого туриста-то?
— А куда деваться было? Он бы сразу и заложил меня.
— Вот что, Осип Краузе, — ещё раз приложился я к нему с ноги, — вставай и пошли к председателю — как он решит, так и будет. Я на себя ответственность брать не хочу.
— Значит не отпустишь? — зло усмехнулся он.
— Сам посуди — ну как мне такого душегуба отпускать? На тебе поди много чего висит ещё со времён этого твоего Нахтигаля…
— За Нахтигаль я уже отсидел, —
